Лемурия - Карл Ганс Штробль

он, проводя рукой по голове, как бы отгоняя тягостные мысли, – скажите… Я мало смыслю в вашем искусстве, поэтому не могу так же легко, как другие, поверить в невозможное. Для меня просто непостижимо, как вам удалось настолько понять все жизненные процессы, чтобы перенести их на роботов. Чтобы механические кролики могли даже есть! Этот кролик, которого вы нам продемонстрировали…

Мистер Хопкинс улыбнулся еще шире обычного и взмахнул роскошным цилиндром.

– О, это на самом деле очень просто объясняется, – сказал он. – Это, герр бургомистр, был самый обыкновенный живой кролик.

Автомат Хорнека

– Видите ли, – начал мой друг, – довольно несправедливо высмеивать наше время за всеобщую усталость и раздражительность. Ведь если взглянуть с другой стороны, в нем уже столько передового и прогрессивного, что толика деградации была бы даже полезна. Не следует насмехаться над эксцентричностью декаданса. Куда лучше попытаться постичь его. Ибо он дарит нам фантастические сны, скрашивая нашу обыденную действительность. К тому же декаданс – лишь временное явление. Вспомните, к примеру, романтизм конца восемнадцатого века. Тот же расклад.

Сквозь покров целого столетия еще можно ощутить в глубине души восторженный трепет неведения, как бы противостоящий спокойствию нашей просвещенной эры. Были времена разбойничьих романов и баллад о рыцарях. Еще при жизни сиятельного Иосифа Вторго люди уже искали романтической мрачности Средневековья. Далекое прошлое притягивало людей сильнее, чем время почтенного бюргерства.

И я выражаюсь сейчас отнюдь не метафорически. Знавал я много благородных господ – они заново отстраивали свои старые имения и там предавались сомнительному атавизму. Как раз здесь, неподалеку, стоит один замок, которому тоже посчастливилось возродиться. Правда, новая жизнь продлилась недолго. Сейчас Хорнек снова в руинах. А ведь в первый год возрождения казалось, что времена рыцарства возвращаются! В семейных документах, грамотах и хрониках, сохранившихся у одного священника, я прочел одну довольно странную историю. И поскольку я знаю, что вы любите странные истории, я вам ее поведаю.

Человека, грезившего о триумфальном возвращении стародавних времен, звали граф Иоганн фон Ройтерсган. Он был настоящим баловнем венского общества. Атлетическое телосложение и блистательный острый ум приносили ему победы и на поле боя, и на охоте, и в любви. Свои успехи он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, что придавало его облику оттенок благородного достоинства. Но все это померкло на фоне беспокойных времен! Казалось, что ужас революции, вовсю бушевавшей во Франции, шипящей змеей проползал во все страны, и вот уже Вена начала жить так, словно завтра – последний день. Все чувства выплескивались до полного истощения. Люди закружились в безумном танце вечного поиска наслаждений, и графа тоже подхватил сей бурный поток. Однако он придерживался меры во всем – и никогда не терял самообладания. Именно поэтому он снискал к себе еще большее уважение. Но однажды он куда-то пропал, и лакеям прекрасных дам пришлось смущенно сообщить своим госпожам, что графа и след простыл. Он променял мир шумных удовольствий на тот, что обещал его душе более возвышенное наслаждение.

После длительных переговоров с последним наследником обнищавшего рода Хорнек он приобрел замечательные руины в тихой лесной долине. И если говорить кратко, то пока граф еще наслаждался праздником жизни в Вене, замок был снова отстроен. Стены опять возвысились над буйными кронами деревьев, а выступы над крепостными воротами дерзко протянулись к небу. Когда приготовления подошли к концу, граф отправил в замок весть о своем прибытии.

Он приехал ночью. Отпустил экипаж и поднялся в замок по извилистой горной тропе. Двое слуг с факелами вышли ему навстречу. Тяжелый ключ повернулся в замке, и низкая дверь открыла вход на узкую винтовую лестницу, ведущую прямиком в спальню. Граф съел кусок оленьей ноги, поджаренной на вертеле, и выглянул во двор, где суетливо носились слуги, исполняя его приказы. Красные искры их факелов разлетались во все углы и темные впадины двора, огненными птицами взмывали вверх, за стену, огибая края и выступы, и неслись дальше в темноту, чтобы потом упасть в черные кроны деревьев.

На следующее утро хозяин замка прогуливался по коридору внутренней стены. На нем был камзол из шкуры буйвола, а сбоку из отделанных драгоценным камнем ножен слабо поблескивал кинжал. Вышитый золотом китель, бриджи и шелковые чулки лежали где-то на дне сундука, куда старый Непомук спрятал их от презрительного взгляда господина. Внизу во дворе лаяла свора трансильванских псов. Когда-то их завели специально для охоты на медведей. И вот уже пятьдесят лет вокруг замка их было не встретить. Так прохаживался граф по своим владениям и бросал взгляд то на причудливо наседающие друг на друга постройки, то на башни, то на мосты соединительных коридоров, будто переброшенные от одного здания к другому рукой великана. Потом он посматривал вдаль, на кроны деревьев в долине, где хижины крестьян благоговейно вжимались в лесной массив. Только одно удручало графа в этой картине, которая преломлялась в его сознании под воздействием новой охватившей его страсти. Этот замок был слишком нов, и слишком слаб в нем был дух прошлого. Каждый угол, каждая стена выглядели идеально. На крыше посверкивала, отливая красным, новенькая, будто вчера выложенная черепица. На стенах белела свежая штукатурка, а окна были неправдоподобно прозрачны. Но все ведь должно быть иначе! С грустной миной умирающего граф вызвал к себе кастеляна и поделился с ним своими мыслями. Тот, в свою очередь, рассыпался в извинениях и пообещал все исправить. И уже на следующий день, пока граф возился в библиотеке, выбрасывая все современные книги (только фолианты пятнадцатого и шестнадцатого веков имели право остаться), в замке снова появились рабочие.

Они торопливо избавлялись от малейшего признака нового времени. Сначала был разведен огромный костер. Дым от него осел на стены, и белая штукатурка почернела. Жар подпалил оконные рамы, а стекла помутнели. Потом с помощью золы и смолы со всем художественным вкусом повсюду были нанесены пятна старины. В то же самое время другие рабочие забивали землей каждый желобок и трещинку на крыше и сыпали туда семена различных трав. И уже через несколько дней зеленое покрывало легло на черепицу, спрятав ее неприглядное сияние.

Но граф все еще был недоволен. Прямо под его спальней располагалась темница, оснащенная всеми ужасами ночного одиночества. Ее промозглая сырость надежно удерживалась стенами фундамента. Господа, во времена которых граф так жаждал перенестись, умерщвляли там своих пойманных врагов и взбунтовавшихся крестьян. Когда-то их крики, стоны и проклятия заполняли собой все пространство темницы и впитывались в ее стены, которые и сейчас хранили память