Системный Творец III - Александр Сорокин

Александр Сорокин

Системный Творец III

Глава 1

Мир рухнул, сжавшись до бледного, аскетичного лица и двух бездонных глаз, в которых тонули все мои страхи, надежды и сама реальность. Воздух перестал поступать в легкие. В висках застучало, сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Я чувствовал, как кровь отливает от лица, оставляя лишь ледяную пустоту.

Племянник.

Это слово повисло в пыльном воздухе дома моих родителей, тяжелое и неотвратимое, как приговор. Оно било по сознанию снова и снова, раскалывая его на осколки. Вальтер. Холодный, бездушный системщик, машинально отправлявший людей на убой. Чудовище в мантии. Мой… дядя?

Я стоял, не в силах пошевелиться, не в силах осознать услышанное. Из глубин души, из того места, где копилась ярость на весь этот несправедливый мир, поднималась волна слепого, всепоглощающего гнева. Она плясала у меня в глазах, окрашивая мир в багровые тона, сжимая горло и кулаки. Я ненавидел его. Ненавидел за его спокойствие, за его безразличие, за те сотни жизней, что он уничтожил на площади Серебряного Ручья. И теперь это чудовище оказалось связано со мной кровью.

Вальтер, казалось, уловил малейшие изменения во мне. Его тонкие губы дрогнули в подобии улыбки, лишенной теплоты.

— Не спеши с выводами, мальчик. — его сухой голос прозвучал приглушенно, словно доносясь из-под толщи воды. — Мне есть что тебе рассказать. И, возможно, после этого ты будешь смотреть на происходящее… иначе.

Сделать вдох оказалось невероятно сложно. Воздух обжег легкие. Я заставил себя кивнуть, коротко, резко. Разум, отбросив шок, лихорадочно заработал. Что бы это ни было — ложь, манипуляция или ужасающая правда — мне нужно было слушать. Знание было оружием. Единственным, что у меня оставалось.

Вальтер прошел мимо меня в гостиную, его мантия бесшумно скользнула по пыльному полу. Он опустился на старый диван, покрытый простыней, и жестом указал на место рядом. Движение было не приказом, но… приглашением. Приглашением в ад.

Я подошел и сел, положив на колени бревна «Живой Древесины». Их знакомый, успокаивающий вес был сейчас единственной опорой в рушащемся мире.

Вальтер сложил длинные пальцы на коленях и уставился в пустоту перед собой.

— Скажи, Макс. — начал он, и его голос потерял привычную металлическую бесстрастность, в нем глухие, почти человеческие нотки. — Ты слышал о событии, которое называют Великая Расколотая Ночь?

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Катастрофа, после которой Система перестала являться людям в привычном виде.

— Официальная история гласит, что это был сбой, трагедия. — продолжил Вальтер. — Но это ложь. Удобная для Империи ложь. В тот день не произошло сбоя. В тот день… умер Первый Игрок нашего мира, Эйвеля.

Я почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки.

— Первый… игрок? — выдавил я, и голос мой прозвучал сипло.

— Первый, кого коснулась Система. — Вальтер повернул голову и посмотрел на меня. Его бледные глаза в полумраке казались светящимися. — Первый инициированный. Основатель. Стержень, на котором держалось всё. От него зависело, сможет ли его родной мир, пройдя через горнило испытаний, возвыситься и занять место среди Высших Миров… или же будет растерзан, будучи ареной для чужих войн. Никто, по крайней мере в нашем мире, не знает, как Система выбирает миры для своего прихода. Она просто… приходит.

Он замолчал, давая мне впитать эти слова. Тишину нарушало лишь мое собственное сердцебиение.

— Когда она пришла к нам, мир изменился за один день. Мой учитель рассказывал, — его голос стал тише, почти мечтательным, — что в тот день небо… исчезло. Вместо него появилось нечто, мерцающее бесчисленными белыми точками. По этой… неестественной поверхности ползли полосы, символы, руны, которые никто не мог прочитать. А затем перед каждым живым существом возникла надпись: «Начало Игры». И всё. Через мгновение небо вернулось на место, надписи исчезли. Но мир уже был другим.

Он сделал паузу, его взгляд снова стал острым и пронзительным.

— В центре всех городов, всех поселений, как грибы после дождя, выросли статуи Топора. Прикоснувшись к ним, избранные получали Силу. Становясь Системщиками. Но вместе с силой… пришел и он. Живой Лес.

Я слушал, затаив дыхание, и в голове кусок за куском складывалась ужасающая мозаика. Мерцающее небо, символы… Все это предшествовало моему появлению в этом мире… Неужели на Земле сейчас происходит нечто подобное⁈

Ледяная догадка пронзила меня острее любого клинка. Если всё шло по одному сценарию… значит, я, тот, кто первым увидел Систему на Земле, тот, кого она выбрала… Я был… Первым Игроком Земли? От меня зависела судьба моего родного мира? Головокружение накатило с новой силой. Я едва не опрокинулся назад.

Вальтер, казалось, не заметил моего состояния.

— Первые годы… они были полны надежды. Мы быстро осваивали новые силы, отбрасывали Лес, строили укрепления. Казалось, мы способны на всё. Однако… потом всё изменилось.

Его лицо вновь стало каменной маской.

— Никто уже не помнит точной даты, но однажды, в ту самую Великую Расколотую Ночь, всем сильнейшим Системщикам Империи пришло уведомление. Всего одно. «Первый Игрок мира Эйвель мертв». Это и стало началом конца. С тех пор Инициация… превратилась в тот ужас, который ты видел. Смертность стала запредельной. Система… она словно отвергает наших людей. Не хочет давать им доступ. Но без новых Системщиков наш мир обречен! Лес — это лишь одна из угроз. Лазутчики из враждебных Высших Миров уже здесь. Они ходят среди нас, плетут интриги, ослабляя нашу силу изнутри.

Я сразу вспомнил Найру и Элиана. Их уверенность, пренебрежение, слова о том, что этот мир — арена. Но я сжал губы. Сейчас не время о них рассказывать.

— Почему? — прошептал я. — Почему Инициация стала такой смертоносной?

Вальтер горько усмехнулся, и в этой усмешке было столько усталой горечи, что на мгновение он показался почти живым.

— Я посвятил свою жизнь поиску ответа на этот вопрос, племянник. Я вхожу в число ответственных за проведение Инициации. Я годами изучал тех, кому чудом удалось пройти ее, пытаясь найти в них нечто общее, какую-то черту, ключ… Но пока — ничего. Лишь пустота. Система безжалостно отсеивает почти всех. Мы — испорченный поколение, мир, потерявший своего лидера.

От слов Вальтера стало не по себе. В его голосе не было лжи. Лишь холодное, выстраданное отчаяние ученого, бьющегося над нерешаемой задачей.

— А что будет с моим городом? — спросил я, чувствуя, как вновь поднимается ярость. — Ты же понимаешь! После завтрашнего дня здесь никого не останется! Одни трупы и