Кайа.История про одолженную жизнь(том 1-6) - Александр Алексеевич Иванов

Вздохнув и отойдя от зеркала, я, взяв полотенце, отправился в душ, где с удовольствием постоял под горячей водой, смывая страхи сегодняшнего дня. После душа, одевшись в офигенную шелковую пижаму, лег спать.

На следующее утро, медсестра привела меня в небольшой кинозал, в центральном здании, где меня уже ждала Ирина.

— Доброе утро, Кайа. Как тебе сегодня ночью спалось?

— Доброе, — ответил я, — спала как убитая, спасибо.

После чего, мне на голову одели шапочку из проводов с датчиками и я часа 2, с перерывами, смотрел и слушал разные видео-аудио образы, которые, по-мнению местных врачей, должны были пробудить мою память. Чего, естественно, не произошло. Ощущал я себя при этом главным героем из романа Энтони Берджесса «Заводной апельсин». Ну там, где главного героя в тюрьме «исправляют» по новой методике, часами показывая сцены разнообразного старого-доброго ультранасилия.

Так как, со слов врачей, мой мозг, не смотря на перенесенную мою клиническую смерть, находился в прекрасном состоянии и врачам было решительно непонятно, какого черта я лишился огромной части своих воспоминаний, то медикаментозного лечения мне подобрать не смогли. Так что я посещал профильных врачей, этот кинозал, да решал математические, впрочем очень аккуратно, чтобы не дай Бог чем-то не выделится, и другие задачки, позволяющие оценить состояние моей логики.

Плюс к этому, местные психиатры считали, что труд и физические нагрузки наилучшим образом способствуют исцелению душевных болезней, по-этому, каждое утро я делал зарядку и посещал плавательный бассейн, который также имелся на территории клиники, и вкалывал в местном саду, на грядках и клумбах, пропалывая и окучивая всякое.

Спустя несколько дней я переехал.

Из большого здания меня переселили в небольшой коттедж, один из тех, что я увидел в первый день своего прибывания тут. Коттедж рассчитан на проживание двоих человек, впрочем, в моем, кроме меня никто не жил. С общей рекреационной зоной. И в котором несла дежурство медицинская сестра.

Так что, даже если родные меня и не посещают, то обо мне не забыли и заботятся о моем комфорте, — думал я, возвращаясь с медицинских процедурок, к себе в домик.

— Подождите, юная барышня, — окликнули меня.

Я остановился и оглянулся на зовущий голос. Ко мне спешила какая-то девушка.

— Простите, что отвлекаю, — сказала она, — но если у вас есть свободное время, то Мадам хотела бы пообщаться с вами.

Я понятия не имел, что это за мадам такая, но так как «до пятницы я был совершенно свободен», то сказал:

— Почему бы и нет.

Девушка привела меня на полянку, рядом с дорожкой, на которой стояла беседка. В беседке сидела женщина, чей возраст определить было решительно невозможно. Ей могло быть и 20 лет и 40. Выглядела она очень хорошо, ухоженно и утонченно. Одето на ней было какое-то очень дорогое дизайнерское платье, на голове была сложная прическа. Плюс, дополняло ее благородный образ небольшое количество, дорогих на вид, ювелирных украшений, бывших ей очень к лицу.

В голове мелькнула забавная мысль, что в дамских романах такие вот барышни, как эта, всю дорогу пьют чай и ничем другим не занимаются.

И Мадам, которая предстала передо мной, не стала ломать этот стереотипный образ. Сидя в беседке она пила чай, а перед ней лежала какая-то книга, которую она, при моем приближение положила на лавочку рядом с собой.

Зайдя в беседку, я подошел к женщине, первым поздоровавшись с ней, как младший со старшим, и усевшись за столик, напротив нее, ждал когда она начнет разговор.

Девушка, позвавшая меня, встала рядом со своей Мадам. Повадками своими она напоминала телохранителя.

— Выпьешь со мной чашечку чая? — вместо приветствия спросила она, отпив из своей чашки, после чего представилась:

— Меня зовут Маргаритой.

На отравительницу она не похожа, подумал я и кивнул:

— Почему бы и нет. Я Кайа, очень приятно.

Девушка-охранник, заварила мне чашку чая.

— Если мое внезапное приглашение отвлекло тебя от важного дела, то искренне прошу прощения, — сказала Маргарита, — но я не могла отказать себе в удовольствие поболтать с тобой, новые люди в наших домиках появляются очень редко. Тем более, такие знаменитые люди, как ты.

У меня внезапно зачесались ладони, а это происходило каждый раз, когда интуиция говорила мне, что будет что-то нехорошее.

— Простите, — начал я, — но не могли бы вы меня просветить, чем конкретно я знаменита? Все дело в том, что… — я показал ей свои запястья, — я мало что помню.

Вздохнув, она бросила взгляд на сидящую рядом девушку-охранника, и сказала:

— Мы обе пострадали от одного недуга… от любви.

Я вконец ощутил себя героиней какого-то дамского романа.

— Ты, на сколько мне известно, как многие юные девочки, влюбилась в популярного исполнителя музыки. Говорят, что ты слала ему по нескольку десятков виртуальных писем в день и из-за твоей настойчивости он, по слухам опять же, раз в несколько дней, менял номер своего видеофона. А когда он расставил все точки над Ё, в ваших отношениях, ты решила показать всему миру, как сильно ты любишь. И что без его любви тебе эта жизнь не нужна.

— А дальше, — продолжила она, глядя на слегка офигевшего меня, — ты решилась сделать нечто действительно запоминающееся.

— Обещай мне, — потребовала Маргарита, — что если я тебе расскажу, что было дальше, ты не предпримешь в отношении своей жизни чего-то неразумного!

— Торжественно клянусь не делать глупости, — с серьезным лицом пообещал я.

Охранница заварила новую чашку чая Маргарите и та продолжила:

— Ты устроила трансляцию во Всемирную Коммуникационную Сеть последнего доказательства своей любви.

Нифига не поняв, что это еще за «последнее доказательство своей любви», я спросил:

— Что я транслировала?

— Свое самоубийство. Ты, в своей ванной, выпила кучу каких-то таблеток и разрезала себе вены, сказав, что искренне надеешься на то, что в следующей жизни ты и он будете вместе. Но, так как ты сидишь передо мной живая, тебя успели спасти.

Я смотрел на Маргариту с раскрытым ртом, в чувство меня привел звук разбившейся посуды. Придя в себя, я увидел, что уронил чашку с чаем, которую держал в руках. И разбил ее вдребезги.

Когда я вновь обрел возможность говорить, все что я смог сказать:

— Простите за чашку.

— Ничего, это всего лишь чашка, — улыбнувшись мне, сказала она в ответ.

После этого, минут на пять, повисла тишина.

Сказать, что я офигел от услышанного — не сказать ничего. Похоже, что моя новая жизнь простой точно не будет.

И чтобы переключится с этого ада, на что-то другое, я сказал:

— Простите, если я невежлива Маргарита, но