Концессионер - Дмитрий Шимохин

— А тут еще и польский мятеж этот… — вздохнул губернатор. — Показал всю гнилость Варшавской дороги. Войска, говорят, неделями к границе перебрасывали, такая там разруха.

— Впрочем, восстание почти подавлено, — с гордостью вставил новый начальник тюрьмы. — Нам в острог уже первые партии мятежников поступили. Ждем еще!

Я слушал их, и ледяная рука сжала мое сердце. Польша. Восстание. Разруха на дорогах. Кокорев. Я вдруг с абсолютной ясностью понял, что должен быть там. Немедленно. Мой проект Ангаро-Ленской дороги, а главное — грандиозный проект Сибирской железнйо дороги — все это требовало, чтобы Кокорев удержался на своем посту.

— Ваше превосходительство, — обратился я к губернатору. — Я выезжаю завтра на рассвете. И мне нужны лучшие лошади, чтоб до распутицы успеть в Екатеринбург. Извольте посодействовать!

Губернатор, счастливый избавиться от такого беспокойного гостя, тут же засуетился, обещая выделить мне лучшую тройку из своей личной конюшни.

Хорошие лошади оказались весьма кстати: мы добрались до Екатеринбурга, когда весна уже вовсю заявила о своих правах. Снег сошел, обнажив черную, раскисшую землю, а дороги превратились в непролазную, чавкающую грязь. Дальнейший путь на санях стал невозможен. Короче, мы надолго «застряли».

Но сидеть без дела, ожидая, пока просохнут тракты, я не собирался. Здесь, на Урале, билось промышленное сердце Империи. И здесь меня ждали дела.

Первым делом я отправился на Верх-Исетский завод Яковлевых, тот самый, где когда-то ворочал тяжелой кочергой плавящийся чугун, и где еще в прошлый свой визит разместил заказ на рельсы для ГОРЖД. Управляющий — Аристарх Степанович — встретил меня как родного. Тут же позвали мастера, отвечавшего за мой заказ. Пока мы пили чай, явился мастер — суровый, кряжистый старик, из тех, что начинали еще простыми мастерами и потом и кровью выслужили свой чин. Он доложил, что заказ почти готов, но отгрузить его до лета, пока не наладится речное сообщение, никак невозможно.

Я выслушал его и перешел к главному.

— Меня сейчас интересует не этот заказ, а будущий, — сказал я. — Мне нужно триста верст рельсового пути. Для новой дороги, в Сибири. Ангаро-Ленской.

Аристарх Степанович аж присвистнул. Триста верст — это был заказ колоссального, почти государственного масштаба.

— Сделаем, — подумав, кивнул он. — Сроки, правда, будут…

— Сроки — это важно, — прервал я его. — Но важнее того — цена. Она должна быть предельно низкой. Ниже казенной. Рубль за пуд!

На его лице отразилось недоумение, смешанное с обидой.

— Да как же ниже-то, барин? — заворчал мастер. — Деды наши чугун лили, и мы льем, по той же методе. Все только дорожает — хлеб, уголь, рабочие руки. Дешевле — никак не выйдет! Рубль за пуд — это, простите, грабеж средь бела дня!

— А я и не прошу вас делать дешевле, — я подался вперед. — Я предлагаю вам сделать по-другому.

И начал излагать ему свой план. Я говорил с ними не как заказчик, а скорее как инженер и инвестор. О том, что их дедовские методы устарели. Что пока они варят сталь по старинке, в Европе и Америке уже вовсю используют новые процессы, которые позволяют получать металл вдвое дешевле и втрое быстрее. Заводской мастер поначалу хмурился.

— Какой еще «Томасовский» способ? — недоверчиво бурчал он. — Бессемер — слыхали, пробовали, дрянь одна выходит, чугун у нас не тот.

— А я вам говорю — выйдет! — горячился я. — Везде выходит — почему в вас не получится? Дам вам денег на переоборудование, на постройку нового прокатного стана! Я привезу сюда инженеров, которые научат ваших мастеров работать по-новому! И через год вы будете выпускать столько рельсов, что сможете озолотиться на одном только моем заказе. А главное — на всю Россию вашу цену никто перебить не сможет!

Аристарх Степанович слушал, и постепенно лицо его прояснялось. Конечно, он мог не понимать до конца моих слов о «конвертерах» и «фосфоре», но он прекрасно понимал язык цифр, себестоимости и прибыли.

— Интересные вы, сударь, вещи рассказываете, — наконец произнес он, и в его глазах блеснул огонек. — Очень интересно. Надо бы с хозяевами потолковать… И расчеты твои поглядеть.

Переговоры с заводчиками заняли почти неделю. Я предлагал 1 рубль за пуд рельсов, заводчики же хотели1 рубль 70 копеек, — цена, по которой приобретало рельсы ГОРЖД. Наконец, мы ударили по рукам: я вкладывал в производство собственных триста тысяч серебром, входя в долю Верх-Исетского завода, и заказывал полтора миллиона пудов рельсов ценой 1 ₽ 15 коп за пуд. На мои деньги на заводе должны были внедрить самый прогрессивный — томасовский — способ плавки стали, что и позволяло радикально снизить цену. Тяжелый, неповоротливый маховик уральской промышленности, смазанный жаждой наживы и обещанием новых технологий, медленно, со скрипом, но все же начал поворачиваться в нужную мне сторону.

Но оставалась главная проблема. Как выбраться из этого уральского тупика? Дороги, раскисшие от весенней распутицы, превратились в непроходимое болото. Телеграфа еще не было, а ехать на перекладных, застревая в грязи на каждой версте, означало потерять еще месяц, если не больше. А мне нужно было в Петербург. Срочно.

— Есть один путь, Владислав Антонович, — сказал мне старый управляющий Демидовского завода, когда я в очередной раз пожаловался ему на бездорожье.

— Быстрый. Но, — он хитро прищурился, — рисковый.

Я вопросительно поднял бровь.

— Вода, — пояснил он. — По Чусовой. Как только река вскрывается, мы отправляем вниз, до Камы, железные караваны. Барки, груженые чугуном, железом. До Перми дойдете за неделю, а оттуда до столицы уже рукой подать.

— В чем же риск? — не понял я.

— А в том, что Чусовая по весне — не река, а сущий дьявол, — он покачал головой. — Вода прет, пороги ревут, скалы-«бойцы» по берегам стоят, только и ждут, чтобы борт у барки вспороть. Наши лоцманы — звери, конечно, знают реку, как свои пять пальцев. Проведут. Если, конечно, не боитесь… и готовы хорошо заплатить за риск.

Боялся ли я? После всего, что я прошел, этот весенний сплав казался почти увеселительной прогулкой. В общем, я не раздумывал ни секунды.

Глава 5

Итак, решение было принято. Сидеть в Екатеринбурге, ожидая, пока раскисшие уральские дороги превратятся в нечто проезжее, означало потерять еще месяц, если не больше. А старый управляющий Верхне-Исетского завода, сам того не ведая, подсказал единственный