Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

для транспортировки по Западной Двине войск, артиллерии и припасов к Риге. А строительство потребовало большого количества материалов, которые свозили в Полоцк со всей страны. И потянулись возы с деревом, смолой и корабельным припасом из Смоленска, Торопца, Вязьмы и даже самой Москвы. И каждый дьячок пытался от того вала себе в карман что-то отложить. Вот и пришлось Олексе строчить слёзные грамоты воеводе полоцкому, да князю-спасителю. Причём на князя у Олексы надежд больше было. И когда в Вязьму, где местные власти придержали большой смоляной обоз (большой потому, как только на один струг требовалось три пуда смолы), прилетело разгромное письмо от царского имени, Олекса убедился, что не зря он на князя-надёжу надеялся. Потому как об том обозе он полоцкому воеводе отписать забыл, так как тот и без того на купца уже смотреть не мог. Ведь кроме скоб, гвоздей и прочей мелочи, вынужден он был отряжать на верфи крестьян для валки леса и плотников, для помощи плотбищным работникам. А Олекса всё оббивал и оббивал пороги воеводского дома, требуя то одно, то другое.

Зато к началу марта дерева было заготовлено столько, что хватало его на постройку почти двух сотен судов. А всего через полтора месяца в Полоцке было уже сделано их сто двадцать штук, и ещё восемьдесят были заложены, за что полоцкий воевода был удостоен похвалы от царя. При этом сами струги были довольно крупными и вмещали по пятьдесят пехотинцев со снаряжением и припасами.

А когда к Полоцку стали прибывать царские полки, на реке уже качалось более трёх сотен стругов да насадов, готовых везти их по реке до самой Риги. Олекса же, изрядно похудевший за прошедшие месяцы, сдав свою работу царскому воеводе теперь изредка поднимался на крепостную стену и, смотря на дело рук своих, блаженно улыбался, вспоминая трудовые будни. Его тоже не обошла стороной царская награда, но вид хорошо исполненной работы радовал его куда больше. А ещё грела душу надежда, что возьмут царские войска Ригу и не будет тогда у него проблем с морскими перевозками. А то рижане, несмотря на все договоры, так и норовили старые времена вспомнить.

* * *

В первых числах июля царское войско начало организованно садиться на построенные для похода суда. Маршрут для главного удара был выбран весьма удачно: водный путь по Западной Двине, даже без выхода в Балтийское море, представлял собой прекрасную операционную линию, позволявшую быстро усиливать действующую армию в ливонских землях. А создание флотилии позволило сократить до минимума армейские обозы, ведь суммарная численность собираемой для похода армии предполагалась в двадцать тысяч человек, с учётом пяти тысячи московских стрельцов и Государева Большого наряда, включавшего в себя двадцать два стенобитных орудия, одиннадцать мортир и две дробовые пушки.

Под парусами, помогая вёслами, плыли по реке судовые рати, а по бокам, берегом, шла конница. Границу Ливонии русские войска пересекли в середине июля 1526 года. И первой целью на их пути стал стратегически важный Динабург, закрывающий дальнейший путь по Западной Двине. 18 июля 1526 года город был осаждён, сначала частями Передового полка, а 20 июля, после подхода уже и основными силами русской армии. Крепость была окружена осадными батареями, которые начали массированную бомбардировку. В ночь на 31 июля русские войска пошли на штурм, по результатам которого, как сообщается в Разрядной книге: "государевы ратные люди город Диноборг взяли, и дворы, и костелы выжгли, а немецких людей высекли, и наряд, и всякие пушечные запасы поимали".

Однако падение Динабурга ещё не означало, что путь на запад для русской армии открыт. Под Кокенгаузеном русских ожидала полностью собранная 11-тысячная ливонская армия, которой командовал лично ландмейстер Вальтер фон Плеттенберг. И используя тот факт, что русское войско растянулось в пути, он решил дать бой и разгромить его по частям.

Князь Иван Барбашин слегка ревновал славе младшего брата, однако сам же себя честно осаживал, говоря, что и он смог бы сотворить такое же, но вот не додумался. А брат своим умом до всего дошёл и сделал. Хотя та лихость, с которой тот шёл к цели, Ивана иногда пугала. Да, многие люди берут деньги под резы, он и сам в том не безгрешен. Но ведь это насколько нужно было верить в то, что дело твоё будет доходным, чтобы брать огромные суммы под невиданные на Руси дела. А ведь, поди ж ты, не только все долги раздал, но и казной нынче ворочает такой, что и подумать страшно. Впрочем, и у самого Ивана от тех дел мошна не пуста, но понимание того, на чём брат деньги делал, только после его объяснений и приходило. Как и осознание, что не для него всё это. Слишком много в том непонятного. А вот война — это его. Тут ему было всё ясно и понятно (хотя братец и здесь сумел много нового придумать). И сейчас, ведя Передовой полк, он собирался сделать всё, что помогло бы ему в собственной карьере.

Известие о том, что ливонцы стоят на пути первыми принесли разведчики, идущие далеко впереди основного войска. Пришпорив коня, князь рванул вперёд, собираясь сам рассмотреть врага, велев ратникам ссаживаться с судов и готовиться к бою. В окружении охранной сотни Иван не боялся подвоха со стороны рыцарей, так как разведчики чётко доложили, что войско стоит на месте, ожидая русских. Причём их пушки были наведены на реку, дабы устроить судовой рати горячий приём.

Остановившись вне пределов стрельбы из лука, князь принялся внимательно рассматривать построенный в боевых порядках немецкий строй. Словно лес, колыхались бесконечные ряды копий и стягов. Его сотник, поднявшись на стременах, попытался сосчитать по стягам количество немецких полков, оглядывая из-под руки вражеское войско.

— Не ломай глаза, Остей, — усмехнулся Иван. — И так видно, что их больше, чем нас.

— Значит, отступаем, княже? — обернулся к воеводе сотник.

— Ну нет, такую славу я никому не отдам. Возвращаемся к войску, а за немцами пусть следят внимательно. А то мало ли что.

— Да с чего ты взял, что ливонцы на это пойдут? — в который раз вопрошал второй воевода Передового полка князь Михаил Михайлович Курбский-Карамыш, чей сын Андрей ещё играл с друзьями в битки и даже не думал становиться перебежчиком.

— А с того, что они знают, что их больше и не будут бояться удара из засады, прекрасно понимая, что много сил мы туда не выделим. Выставят против леса полк и пойдут себе дальше.

— И всё же я считаю,