Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3) - Сергей Фомичев

город обретет своего первого писателя. Она прибавляла в мастерстве с каждой строчкой, но что гораздо важнее переняла от нас с Тропининым сарказм и иронию.

— Автор не прав, — спокойно ответил я. — Шальные деньги возможно и не идут на пользу победителям, но сама гонка сильно способствует развитию корабельного дела. Люди придумывают всевозможные ухищрения, чтобы сделать шхуну быстрее, устойчивее, маневреннее. Изобретают всякие механизмы, позволяющие ловчее управлять парусами, снастями. Меняют крой парусов, высоту мачт. Всё это потом используется мастерами на верфях. Благодаря гонке мы имеем приток матросов и учеников в мореходную школу. Благодаря гонке хлеб апрельского урожая вовремя прибывает на северные острова, а оттуда и на Камчатку, в Охотск.

— В Охотске мне что-то говорили о привозном американском хлебе, но я не особо доверял слухам, — заметил Колычев.

Царев тем временем лихорадочно бегал глазами по строчкам, пытаясь, видимо, отыскать в статье какой-нибудь компромат.

— В своё время гонка собственно и затевалась, чтобы обеспечить северный завоз, — добавил я. — Ну, а кроме того, это большое культурное событие. В городе к нему готовятся, устраивают праздник на Поляне. Приходят вожди соседних племен…

— Почему бы не заставить газету написать правду? — выглянул из-за газеты секретарь.

— Зачем? — я вскинул брови. — Автор высказал собственное мнение, а я, если время появится, напишу ответ. Читателям будет интересно узнать разные точки зрения.

— Знаете, господин Емонтаев, — Царев сложил газету и положил на стол. — Вам может быть и доставляет удовольствие, когда про вас пишут всякие домыслы. Но мне такое положение кажется опасным.

Он взглянул на капитана в поисках одобрения или возражения. не получив ни того, ни другого, продолжил уже не так уверенно:

— А ежели завтра они начнут подвергать сомнению петербургские распоряжения?

— На моей памяти ни разу такого не случилось, господин Царев.

Я опустил тот факт, что на моей памяти до нас не доходило ни одно петербургское распоряжение.

— Не случилось, так скоро случится, — дожимал секретарь.

— Бросьте, Царев, — усмехнулся я. — Петербургские распоряжения не смеет критиковать даже европейская пресса.

— Мне послышался нехороший намек, — капитан вскинул брови.

— Да и вообще о чём тут спорить! — вдохновленный поддержкой продолжил Царев. — Согласно закону, любая печать должна проходить цензуру.

— Мы же не губерния, не провинция и даже не уезд и не волость, — сказал я. — У нас нет начальника, который проверял бы пробный оттиск. Не возить же каждый выпуск в Россию? Объявления устареют.

— Теперь у вас есть кому проверять, — осторожно заметил Царев. — Извольте сообщить, где расположена типография.

Не много ли он на себя берет? Я взглянул на капитана, тот улыбнулся, но промолчал. Что ж, господин секретарь, жаждете войны?

— Улица Алеутская, дом семь, — назвал я адрес, куда съехала типография из конторского здания.

— Улица Алеутская, — проворчал Царев.

— Она рядом с Чукотской.

В следую же пятницу газета не вышла. В холле типографии, где обычно принимаются объявления и встречаются корреспонденты с редактором сидел бородатый десятник по фамилии Бушков. Он с некоторой долей вины посмотрел на меня, мол, служба и промолчал. Зато Хараган, исполняющий обязанности редактора, оказался более разговорчив.

— В четверг этот казара секретарь прислал вот их, — он показал рукой на десятника. — И приказал предоставить ему пробник.

— А ты что?

— Я принес, а он даже читать не стал. Потребовал с меня денег за подпись. Ну я, как мы и договаривались, отказался платить. Тогда он сказал, что закрывает газету.

— А капитан?

— Капитана там не было.

В то, что Колычев оказался обыкновенным вымогателем и взяточником, но достаточно хитрым, действующим через секретаря, верилось с трудом. В этом случае парочка взялась бы в первую очередь за меховую компанию, за её руководство. У них и полномочия были как раз по части коммерции, а не цензуры. К тому же именно в компании крутились огромные деньги, а газета пока что была убыточной. Тем не менее как раз Комкова никто не трогал, даже намеков никаких не подавал. Так что поразмыслив я пришел к выводу, что Царев или Колычев с его помощью, хотели показать, кто тут главный… расставляли, так сказать, точки над i.

Мы легко могли обойти запрет, устроив типографию в любом другом месте, в Эскимальте, в одном из многочисленных городков, на хуторе, в фактории. Но я решил посмотреть, что будет дальше? Многие в городе уже привыкли к газете. У людей появится повод к недовольству. Вот и отлично. Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Пусть почувствуют на себе длань самодержавия. С другой стороны, существовала опасность, что мою инерцию могут признать за слабость.

Чтоб это исправить следовало осадить Царева. Если война нужна Колычеву, пусть он выступит в открытую, не прикрываясь жалким миньоном.

Повод нашелся на следующий день, когда секретарь позволил себе не заплатить за обед и выпивку в трактире «Тыналей».

— Мне пришлось оплатить ваш счёт в таверне.

— Старый дурак чукча прибежал к вам жаловаться?

— Ничуть. Просто у нас с ним договор. Я оплачиваю все счета гостей, если они отказываются платить.

— Зачем?

— Ну, это справедливо, по-моему. Ведь он не может набить вам морду и выкинуть на мостовую, не может заставить отработать хлеб распилкой дров или мытьём посуды.

На самом деле Тыналей, несмотря на возраст, был настоящим эрмэчином и запросто мог скрутить Царёва в бараний рог. Но эскалация была пока не в наших интересах.

— Вот ещё! — фыркнул секретарь. — От него не убудет.

— Конечно, не убудет. Он богаче нас с вами, — соврал я. Соврал на счёт своей бедности, разумеется. — Я что хочу сказать, он не может набить вам морду, но я могу. Так что постарайтесь оплачивать счета, господин секретарь.

Империя нанесла ответный удар через день. В особняк прибежал десятник Бушков и передал через горничную приглашение от капитана посетить его как можно скорее. Хотя это звучало именно как приглашение, я понял, что назревает какая-то стычка. Так и вышло.

— Хотелось бы разобраться, как тут устроено питейное дело, — сказал Колычев.

— Обычно. В смысле все держится на обычае. У нас не принято продавать хмельное диким, ну то есть тем диким, которые живут в дикости, а которые цивилизованные, те имеют полное право. А в городах не принято торговать на отлив. В тавернах же и кабаках, продажа свободна.

— Кто держит питейный откуп? — спросил меня Колычев.

— Всякий желающий может сидеть вино.

— Это непорядок.

— По-моему непорядка как раз больше с питейным откупом. Сколько голов на нём сложено.

— Чересчур вольные речи. Кстати, среди моих наставлений есть высочайшее пожелание разобраться с делом иркутского откупщика Бичевина. Он бежал из-под ареста, как вам возможно известно, поднял бунт, злоумышлял против прокурора. Согласно донесениям с Камчатки, беглец скрывается где-то на американских берегах. И мне отчего-то кажется, что начать поиски нужно с поселения, которое вы именуете Викторией.

— Насколько я понимаю, дело давнее, а того прокурора после жалоб местного купечества отправили в отставку.

— Произвол прокурора не отменяет умысла против власти, — строго заметил Колычев.

— Пойдемте, — вздохнул я. — Так и быть, покажу вам Бичевина.

Мы прошли вверх по Охотской улице, миновали новостройки под Каменной горкой, перевалили через неё саму и ближе к восточному окончанию Острова вышли к кладбищу.

— Вот, — я показал крест с именем и инициалами. — Старик прожил долгую жизнь и умер, окруженный заботой.

— А его сообщники?

Я провел капитана чуть дальше и показал на два других креста.

— Насколько я знаю, их было двое. Один умер от перепоя, второй от старости.

Я не упомянул корабельщика Кузьму, который до сих пор хозяйничал на старых верфях, а также Кирилла, которому все трое покойников отписали имущество за неимением собственных детей, а старый купец передал ещё и фамилию. Теперь Кирилл Бичевин стал одним из местных богатеев. Он владел кораблями, винокурней, паями в других компаниях. Хотя и предпочитал ходить шкипером на одном из своих кораблей.

Тем временем в Эскимальт прибыл Чихотка с тревожным сообщением, что со спасательной экспедицией в Чугацкий залив он опоздал. Затертое во льдах неизвестное иностранное судно было освобождено другим неизвестным иностранным судном. И оба они ушли в неизвестном направлении.

С этим «неизвестиями» в город наведался Тропинин. Он нашел меня в музее, в холле которого как раз монтировали скелет кашалота. На манер прочих музеев естественной истории, мы решили выставить у себя местного левиафана. Скелет на мой дилетантский взгляд походил скорее на ихтиозавра чем на кита. Его с трудом удалось собрать вновь после разделки и обработки костей.