Очень странные миры - Евгений Иванович Филенко

class="p1">– Господа, – объявил командор Элмер Э. Татор надорванным голосом, – добро пожаловать в шаровое скопление Триаконта-Дипластерия. Мы над планетой Таргет.

Кода

Огромная бронированная черепаха неспешно всползла на острый гребень завьюженного холма и застыла в зыбком равновесии. Вдоль ее боков, разукрашенных в приметные с земли и небес ядовито-зеленые цвета, в струях взбудораженного воздуха плясали крупные снежинки.

И поля и горы –

Снег тихонько все украл…

Сразу стало пусто!..[57]

Когда-то очень давно Кратов прочитал эти строки в книге, никакого касательства к поэзии не имевшей. Из самой книги он ничего ценного по причине крайней юности не почерпнул, но трехстишие со странным названием «хайку» переместил к себе в душу. Это было первое хайку, с которого началась его любовь к восточной мудрости и гармонии. Чего ему никогда не хватало в себе, так это такой вот гармонии, ясной и прозрачной.

О чем была написана та странная книга, он понял гораздо позже.

Кратов протянул руку в толстой перчатке сквозь слабое защитное поле и неловко попытался ухватить снежинки трудно гнущимися пальцами. Поднес к лицу – снежинки были чужими, объемными, больше похожими на крохотных морских ежей.

– Сейчас перевернемся, – опасливо пробормотал над его ухом Мадон.

– Ни боже мой! – бодро откликнулся Белоцветов, который сидел за управлением «архелона», тяжелой всезащитной платформы с гравитационным приводом. Впрочем, сейчас защита была убрана за ненадобностью, броневые щиты опущены, и платформа напоминала собой уродливый кабриолет с откинутым верхом. На водительское место с самого утра активно претендовал Мадон, но классический жребий в виде монетки рассудил иначе, и поэтому все их беседы в процессе вождения напоминали собой непрерывную артиллерийскую дуэль.

– Нужно было объехать.

– Так вдвое короче.

– Кувырком под пятидесятиградусный уклон всегда короче.

Потом они увидели корабль, и все сразу замолчали.

Это было ожидаемое событие, все знали, где он находится, разглядывали этот участок поверхности с орбиты, и, однако же, были застигнуты врасплох.

Мини-трамп «пятьсот-пятьсот» лежал в открывшейся за грядой холмов узкой ложбине – большое, овальное, контрастно черное пятно среди бесконечной ровной белизны с редкими голубовато-серыми проплешинами. Чудовищная медуза, выброшенная на берег прибоем космического океана… До него было не дальше километра по прямой, и Мадон более не стал спорить.

– Что у вас? – услышал Кратов в наушниках голос Татора.

– То же, что и у вас, мастер, – сказал Белоцветов. – Кстати, а где вы?

– Как вам объяснить, Санти… – замялся Татор. – Допустим, метрах в пятистах к… м-м… югу.

– Merde,[58] – сердито пробурчал себе под нос Мадон. – Знать бы, что здесь называют югом!

Кратов стряхнул с себя дремотное оцепенение. Он повертел головой по сторонам и сразу увидел по левую руку от себя, на склоне удаленного холма, маленькую черепашку, сестру-близняшку той, что доставила их к кораблю, только ярко-синюю. Там находились лично командор Элмер Э. Татор, второй навигатор Брандт и добрый доктор Мурашов, куда же без него. Привстав на сиденье, Кратов помахал им рукой.

– Слишком далеко, – не замедлил покритиковать его Мадон. – Не увидят.

– Мастер у нас ирокез, – возразил Белоцветов. – Ему по определению полагается иметь орлиное зрение. – Помолчав, он добавил: – К тому же у Брандта всегда при себе бинокль.

– Только и дел Брандту, что на нас пялиться, – сказал Мадон. – Он, я полагаю, сейчас на «гиппогриф» таращится.

– И я бы таращился, – кивнул Белоцветов.

– Кто тебе мешает? – пожал плечами Мадон.

– Ложное чувство самодостаточности, – пояснил Белоцветов. – Мол, и не такое видывали… На самом деле ни черта я не видывал. И ты тоже. Это же реликт, сейчас такие уже не строят! Как это на нем люди летали?! Я бы этот гроб и с места бы не стронул.

«И я бы тоже таращился, – подумал Кратов. – И тоже делаю вид, что плевать на него хотел. Притворяюсь, что все идет, как и должно идти, что ничего особенного не творится, и незачем мне дергаться и всматриваться в эту убогую, в общем-то, полуразвалившуюся еще двадцать лет назад прямо в экзометрии посудину, как будто на ней начертаны пророческие письмена или внутри упрятан сосуд с джинном, что с шумом и паром выберется на свет божий и разом решит все мои проблемы. Ничего там, конечно же, не начертано и никто не упрятан, но если я и дальше стану сопротивляться своим соблазнам, то вернусь из этого рейса косой, как заяц. Или как нкианх – это сходство, разумеется, весьма почетно, но вряд ли меня украсит…»

Он не удержался от грустной улыбки. Если следовать логике, что прозвучала в словах этого юнца Белоцветова, выходило, что и сам он, в свои сорок с небольшим, вполне уже годен был на роль реликта. Законченный музейный экспонат из Тауматеки…

– Вижу вас, – отозвался Татор. – Вон кто-то мне даже ручкой сделал.

– Что я говорил? – обрадовался Белоцветов.

Мадон саркастически пожал плечами, но не нашелся, что возразить.

Среди воцарившегося покоя было слышно, как Татор переговаривается с Феликсом Грином. Третий навигатор, к его чудовищному разочарованию, но во исполнение инструкций оставался на «Тавискароне» и мог наблюдать за происходящим как через регистраторы на скафандрах, так и через зонды, парившие в воздухе на небольшой высоте (один такой зонд, большая блестящая стрекоза с неподвижными крыльями, как раз в этот момент бесшумно прошел над «архелоном» и нырнул в сторону корабля).

– Феликс, вы видите корабль?

– Конечно, мастер.

– Как он себя ведет?

– Спокойно. Сторонней активности в окрестностях не наблюдаю.

Мадон прошипел что-то язвительное.

– Что ты? – переспросил Белоцветов.

– Мне всю дорогу от Земли досюда талдычили, что это тихая, необитаемая планета, – сказал Мадон. – Что на ней ничего нет, кроме снега, промороженных камней и какого-то полуразбитого корабля. Что мы прилетим, быстро заберем с него что нужно и отчалим.

– Порядок на то и порядок, что он порядок, – значительным голосом откликнулся Татор.

– Немного воздуха, – добавил Мурашов. – Немного льда. И много снега.

– И вот-вот взойдет очередное солнце, – ввернул Белоцветов.

– Какое? – быстро осведомился Мадон.

– Не знаю, – небрежно ответил Белоцветов. – Вероятно, красное. Много красного солнца.

– Мог бы и поточнее! – буркнул Мадон.

– Когда мне было уточнять? – возмутился Белоцветов. – Конечно, можно было бы сесть, оценить астрономическую и магнитную ситуации, установить навигационные соглашения… но кто-нибудь дал мне эти два-три часа?!

– Ни боже мой! – с непонятным ликованием передразнил Мадон.

– Нельзя ли сразу поближе? – спросил Кратов. Он