"Фантастика 2025-69". Компиляция. Книги 1-18 - Вадим Бурденя

— По уставу совета не имеешь права, — отозвался Этот. — Голоса равны. Другое дело, что ты прав. Требовалось меня отговорить, не дать вернуть Друга к жизни. Я слишком наивен, несмотря на сто лет опыта. Продолжаю верить в добро, и моя вера, похоже, приведёт к кровопролитию.

Павлов закрыл лицо руками, а потом произнёс:

— Раз мы вляпались в переплёт, давайте думать, как из него выбираться. Если потребуется стереть Когривед с лица Земли, то мы это сделаем.

IV

Новосибирск, 2349 год.

Офелия Робертовна, отложив рукоделие, с любопытством наблюдала за метавшимся по дому мэром. Периодически выкрикивая: «Да что этот робот себе позволяет⁈», — он хватался то за голову, то за сердце, то замирал посреди комнаты, потрясая кулаками.

У окна стоял Пяткин, заглянувший с дружеским визитом, и бормотал что-то на своём драматургическом языке:

— Экспозиция, вызов, поворотное событие, кульминация… Если добавить спутника-шута… Нет, лучше наставника-тень. Отлично! Неявный антагонист, в конце второго акта он…

— Кузьма! — что есть мочи завопил Иннокентий Ферапонтович. — Тащи-ка, голубчик, сюда моё ружьишко!

Дважды повторять не пришлось. Слуга появился практически сразу, сжимая в одной руке двустволку, в другой — патронташ с картечью. Мэр выхватил их, набросил патронташ и встал перед зеркалом.

— Нет, — покачал он головой, — недостаточно. Неси охотничий жилет!

Скинув пиджак и облачившись в новое одеяние, Иннокентий Ферапонтивич довольно крякнул.

— Позвольте, мой друг, немного приукрасить ваш и без того мужественный образ небольшим изящным штришком, — Георг Никодимович подошёл к мэру и водрузил ему на голову берет.

— Вы презентуете мне свой элегантный головной убор?.. — расчувствовался Иннокентий Ферапонтович. — Господин Пяткин, это столь великодушно…

— Не стоит благодарностей, — ответил драматург. — У меня всегда найдётся замена. А вам берет к лицу, словно для вас и сделан, просто случайно оказался на моей голове и преступно долго на ней задержался.

— Позвольте поинтересоваться, милый супруг, — вступила в разговор Офелия Робертовна, — что вы задумали?

— Любовь моя, — ответил мэр, — я намерен защитить институт клонирования от возможного вторжения враждебного робота! Раз уж война неизбежна, я должен, будучи знатных кровей, принять в ней самое непосредственное участие! Знать всегда поддержит Отчизну в трудную годину! И не смейте меня отговаривать!

— Что вы, моё сокровище! — робоняня протестующе замахала руками. — Подобные мысли меня совсем не посещают! Я лишь покорно прошу разрешить мне сопровождать вас в военном походе. Конечно, не на поле боя, но в лагере, куда вы будете возвращаться подлечить раны и отдохнуть после тяжёлой битвы.

Иннокентий Ферапонтович бросился перед ней на колени и обхватил бёдра супруги.

— Конечно, услада моих очей! — воскликнул он.

— Могу ли присоединиться и я? — спросил Георг Никодимович. — Баталии — глубочайший источник драматургического опыта. Да и отдать долг Родине — величайшая честь для меня!

Мэр обнял Пяткина.

— Я в вас не сомневался! — сообщил он. — Что из оружия предпочитаете?

— Нечто столь же неординарное, как и я!

— Тогда я знаю, что вам предложить.

Иннокентий Ферапонтович подскочил к одному из стеклянных шкафов, вытащил оттуда шашку с гравировкой «1-я конармия», папаху и протянул их драматургу.

— Посвятите меня в воины, — попросил тот.

V

Новосибирская область, 2349 год.

На нижней ветке дерева, растущего рядом с молельным домом, сидела упитанная кукушка и, никого не боясь, куковала во всё горло. Онуфрий смотрел на неё почти в упор, с расстояния в две вытянутые руки. Птица игнорировала робота, видимо, считая его неопасным. Или же никогда не встречала таких, как он, и не обращала внимания. Мысли настоятеля были не здесь. Он путешествовал дорогами прошлого, вспоминая своё первое появление в общине, постижение религиозных догматов, глубокие проповеди брата Давида, вечерние ритуалы с прыжками через костёр. Настоящее, а, тем более, будущее больше не виделось Онуфрию светлым и полным надежд. Он осознал, что последнее время ностальгирует по ушедшим годам, коим нет возврата.

Вероотступничество… Слово возникло в голове внезапно. И оно отражало суть происходящего. Настоятель, лишившийся веры. Как иронично! А когда-то он критиковал Давида, глупец! Чем же он лучше учителя, если сам потерял связь с божественным⁈

Страшно, ведь ни молитвы, ни труд не помогали. Смысл жизни, который когда-то осязался даже кончиками пальцев, куда-то утёк или испарился, оставив вместо себя незаполняемую пустоту. Она возникла внутри Онуфрия, превратившись в огромную дыру, где отсутствовало хоть что-то, дающее надежду. Мрак и безысходность, тьма и безнадёга.

То, что община не растёт, представляло собой самую незначительную проблему. Настоятель уже принял решение и знал, как с этим бороться. Важнее то, что ему давно плевать и на Вознесенское, и на количество послушников. Хотелось взять и опустить руки, перестав предпринимать любые действия. Сесть под дерево и уйти в гибернацию на недели или месяцы. Братья вряд ли поймут, конечно. Плевать! Разберутся!

А ещё визит Друга… И тут до Онуфрия дошло. Он метнулся в церковь, скинул чалму и мантию, нежно прикоснулся к гробу Давида и выкатился наружу. Оказавшись рядом с поленницей, где настоятель проводил столько времени, он выдернул из колоды колун и приладил себе на спину, перевязав верёвкой.

— Серапион! — крикнул Онуфрий проезжавшему мимо послушнику. — Остаёшься за старшего!

— А ты куда, брат? — Серапион удивлённо замигал сенсорами.

— Есть у меня одно дело незавершённое. Пока это так, не знать мне покоя!

Онуфрий поправил верёвку и двинулся в путь.

VI

Лимузин пересёк черту города и оказался в Новосибирской области. Кузьма сидел на водительском сиденье, делая вид, будто в автомобиле с автопилотом от него что-то зависит. Офелия Робертовна любовалась в окно загородными пейзажами. Лес подступал постепенно, сначала засылая одиночных лазутчиков, притворявшихся, что они выросли случайно, потом — группы деревьев, отрешённо стоявших на отдалении друг от друга, а затем, убедившись, что его не разоблачили, наваливался всей своей могучей армией, блокируя свободное пространство вокруг шоссе. Дай лесу волю, он бы и сюда пробрался, но дорожные службы самоотверженно противостояли любым попыткам отвоевать дополнительное место.

Драматург и мэр обсуждали новую пьесу Пяткина. Тот уверял, что ничего подобного никогда ещё не случалось в истории театрального искусства. Не зря он примчался в Новосибирск, прервав образовательное турне с лекциями. Требовалось приступить к работе немедленно. Правда, грядущая война внесла коррективы в график Георга Никодимовича. После оглушительной победы, вернувшись героем, он возобновит деятельность в театре. Сейчас же на кону судьба