Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Фрейтер поднялся. Винтер тоже подорвался и направился в противоположную сторону. Мне показалось безопаснее сначала провести небольшую разведку. Если что придумаю, мол выперлась по нужде или ещё чего. Мелкими перебежками, в стиле «крадущийся тигр, затаившийся дракон», я таки добралась до крайней избы. Дальше — свобода. Мысленно обругав себя за то, что оставила ранец, возвращаться за ним все же не решилась. Второй раз так уже не повезёт. О чёрт, на узкую улочку вырулил, кажется, Фридхельм. Я тут же скрылась в палисаднике. Надеюсь, не топая при этом, как слон.

Он остановился совсем близко, в свете луны я чётко видела его лицо. Совсем ещё мальчишка — губки бантиком, кожа, наверняка, до сих пор не знакомая с бритвой и затягивающая синева глаз. Я бы даже не назвала его наивным. Казалось, он прекрасно осознавал, в отличие от своего старшего братца, какая грязь ожидала его здесь, на войне. Он смотрел на всё с каким-то обречённым презрительным спокойствием, словно отвергая ту реальность, где оказался. Неожиданно внутри кольнуло чем-то горячим странное чувство. Если отбросить мою тотальную ненависть к захватчикам и объективно смотреть на вещи, то младшего Винтера действительно жалко. Сколько он ещё продержится со своими взглядами на мир в армии, где от него требовалось отбросить все эмоции, делающие нас людьми, и убивать, без сожаления рвать зубами гнусную победу для своего фюрера? По-хорошему паренёк либо сломается и станет таким, как Шнайдер или выродки знакомые по учебнику истории. Или же сломают его. Если он так и будет открещиваться от расстрелов и прочих изуверств, отдадут под трибунал, и даже братец ничего не сможет поделать.

«Вот дурында, нашла кого жалеть, — прилетело от моей совести. — Ты лучше себя пожалей и тех, кого эти гады день через день расстреливают из пулемётов».

Я быстро пришла в себя, продолжая напряжённо следить за Винтером — он внимательно всматривался в заросли малины, где я пряталась. Сердце отбивало какой-то бешеный аритмичный танец. Я боялась пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия, ломая голову, как быть, если он меня сейчас обнаружит. Фридхельм шагнул в сторону заборчика, и я даже зажмурилась, ожидая позорного разоблачения. Но ничего не происходило, и, открыв глаза, я увидела его удаляющуюся фигуру. Да я сегодня просто везунчик, глядишь и выгорит побег. Я выждала, пока он не скроется из вида, и осторожно выскользнула, стараясь не скрипеть калиткой. Ещё раз оглянувшись, я убедилась, что всё спокойно, и рванула в неизвестность. Бежать решила, следуя дороге, хотя лес был буквально под боком. Конечно, болтаться на виду довольно опасно, но перспектива блуждать ночью в лесу, где я совсем не ориентировалась, ужасала ещё больше. Я топала по грунтовке, окончательно утвердив план добраться до соседнего села. Придётся запятнать немного свою совесть, но мне срочно нужно избавиться от этой гадской формы. Стяну втихаря какие-нибудь шмотки с верёвки на чьём-то подворье. А там можно будет смело идти дальше и вот тогда уже просить помощи у красноармейцев, не боясь словить пулю в лоб. Может, и не идеальный план, но какой есть.

Чем дальше я топала в глухой ночи, тем тоскливее мысли лезли в голову. Как же вернуть весь этот пиздец, в который превратилась моя жизнь на более-менее ровные рельсы? И как смириться, что я останусь здесь насовсем? Если исходить из того, что в своём времени я всё-таки умерла, то даже хорошо, что я не успела обзавестись семьёй. По крайней мере, никого не оставила сиротой. Подружки и бывшие мужики как-то переживут, а мама… Я давно живу своей жизнью. и слава Богу у мамы есть Полина, внуки. Как-то сразу сложилось, что я рано стала самостоятельной, а вот сестра до сих пор требовала маминой помощи. Так что непутёвая Полинка с проблемным мужем и вечно болеющими детьми не даст маме зациклиться на своем горе. Кто ещё будет рыдать на моих похоронах? Отец? Вот уж точно нет. Даже сейчас я ощутила, как привычная боль неприятными иголочками заколола где-то в сердце. Столько лет прошло, столько раз уже говорила себе, что чёрт с ним, у меня и без него всё гут, а всё равно больно.

Вот зараза! Погрязнув в рефлексии, я не сразу заметила, что подошла практически вплотную к лесу. По идее грунтовка должна была привести в соседнее село. Где же я ошиблась? Я растерянно озиралась, пытаясь сообразить, как быть дальше. Хрен знает, насколько я отклонилась от курса. В лесу мне точно не выжить. И что получается возвращаться назад? Но деваться некуда, и я потопала обратно, ругая себя, что не запомнила ни одного ориентира. Пройдя практически чуть ли не до исходной точки, в свете зарождающегося рассвета я наконец-то толком осмотрелась и с досадой поняла, что зря петляла кругами. Дорога просто сворачивала к лесу, другого варианта не было — вокруг пшеничные поля. Значит надо было просто идти вдоль леса, и сейчас я бы уже была в соседнем селе. Я чувствовала себя полной идиоткой, заблудившейся в трёх соснах. Напрочь вымотанной бессонной ночью идиоткой. Мне надо продолжать марафон, а у меня глаза просто слипаются. Хотелось хотя бы ненадолго присесть прямо на землю, а ещё лучше прилечь.

«Ага, давай, поспи, конечно, — ехидно вылез внутренний голос. — А когда тут утром пойдёт движуха, немчики тебя разбудят чашечкой капучино».

«Ой, нет, хоть ползком, но доберусь к своей цели», — сразу же взбодрилась я.

Снова зашагала по пыльной колее, продолжая ругать себя за то, что зря потеряла столько драгоценного времени. Вот как я сейчас зайду в село? Красть одежду среди бела дня не самая лучшая идея — меня народ, как Шрека, погонит вилами. А если не скину нацистскую личину, у меня будут большие проблемы с советскими комиссарами. Была конечно слабенькая надежда, что я каким-то чудом всё-таки успею осуществить