Брелок желаний - Георгий Александрович Егоров

— Смирнов, я здесь работаю. Не устраиваю театров. — Сухо. — Садись, если пришёл.

Я сел. Спина прямая. Руки на коленях, чтобы не выдавали дрожь.

— Хорошо выглядишь, — сказала она после паузы. Взгляд скользнул по худи, по кроссовкам.

— Новый этап. Решил не зарастать. — Кивнул коротко. — А ты не изменилась.

— У меня, знаешь ли, не было возможности. Работать пришлось. За себя и за тех, кто…

Она не договорила.

Повисла тишина. Давящая.

— Я узнал. Позже. Про пожар. «Про ребят», —тихо сказал я.

Мне не хватило воздуха, чтобы закончить.

— Это было... — она опустила глаза. — Прошло две недели. И всё ещё как будто вчера.

— Я не знал, что сказать. И не знал, кому.

— Смирнов, ты просто исчез. Вышел на обед — и всё. Ни письма, ни звонка. Люди пострадали, а ты... будто испарился.

Я закрыл глаза на секунду.

— Прости. Я не был готов. Я тогда сам горел. Внутри.

Она смотрела, не перебивала.

— Я бы рассказал, но... — начал я.

— Но ты бы сам себе не поверил? — закончила она. Попала в точку.

Я усмехнулся без радости.

— Именно.

Молчание. За окном шумел вентилятор кондиционера. Внутри было тише, чем в пустом зале.

— Сейчас ты спокойнее, — сказала она. — Даже немного… отрешённый.

— Ну так что ты пришёл, Смирнов? — спросила она, наконец оторвав взгляд от монитора и скрестив руки.

— Мне выдали уведомление о сокращении, — сказал я, стараясь не смотреть ей в глаза. — Я вот решил узнать, нет ли у тебя здесь для меня местечка… ну, на прежней должности?

А сам про себя подумал: ну хоть бы она отказала… хоть бы отказала. Смешно, да. Просишь — и одновременно молишься, чтобы тебе не дали.

— Смирнов, — вздохнула она. — Ты же знаешь, как сейчас в фирме. Напряжёнка с кадрами страшная. Раз уж пошло массовое сокращение в Смоленске, это не значит, что нас обойдут стороной.

Она помолчала, и добавила тише:

— Поверь, до нас просто… ещё не добрались.

— Понял тебя, Юлия Сергеевна, — кивнул я с почти театральной улыбкой, встал с кресла и, стараясь держаться прямо, двинулся к выходу.

— Смирнов, — окликнула она уже сзади. — Ты же не просто за работой пришёл?

— А зачем же ещё приходят к бывшим работодателям? — ответил я через плечо.

Она не ответила. И это было самым точным ответом.

Я вышел из офиса, не хлопая дверью — не потому, что культурный, а потому что хлопнуть хотелось об кого-то конкретного. Прошёл по коридору, где всё ещё пахло кофе, отчаянием и пережёванной амбициозностью. Тот самый запах: будто кто-то пытался стать кем-то важным — и не стал.

На секунду задержался у окна. Внизу пульсировала парковка: машины, люди, жизнь. Мигали огни, кто-то курил у урны, кто-то звонил кому-то важному и делал вид, что знает, зачем.

Мир шёл своим путём. Я — своим. Словно дороги уже разошлись. Особенно с одной конкретной Юленькой.

Раньше я думал о ней иначе. Богиня… или хотя бы главная фея отдела. Загадочная, остроносая, вечно с папкой и лёгкой полуулыбкой, за которой пряталась якобы великая внутренняя жизнь. А потом — эта сцена. Её ноги, прыгающие по пузу шефа, будто она забивала последний гвоздь в гроб собственной морали.

Что-то внутри меня тогда щёлкнуло.

И, знаешь, обратно уже не отщёлкивается.

Идти назад — было бы оскорблением себе. Остаться — плевком в лицо собственному будущему. Так что я шёл.

Не оглядываясь.

Не вспоминая, что когда-то она казалась весной. А оказалась, обычной мартовской грязью.

ГЛАВА 5 «А ЧТО ДАЛЬШЕ»?

А теперь скажите мне честно, как на исповеди у батюшки в модных кроссах: вот если бы у вас появился такой волшебный артефакт, как кнопка исполнения желаний, что бы вы сделали? Прямо вот щёлк — и любая хотелка с полки. Без очереди, без логистики, без сбора документов в МФЦ. Ну, кроме разве что регистрации брака с Сальмой Хайек — там, возможно, очереди.

И вы, такие радостные, с блеском в глазах, говорите: «Я бы купил домик на берегу моря… Или океана! Лежал бы в шезлонге, попивал коктейль с зонтиком, в голове ни одной мысли, кроме как мазаться кремом от солнца и не забыть перевернуться на живот, чтоб загар лёг ровно».

А вот вы не заметили, что эта сцена — шезлонг, коктейль, бирюзовая вода — это, мать её, всегда финальная сцена в фильмах про людей, у которых за плечами вагон денег, несколько трупов и один подбитый вертолёт? Последние секунды до титров. Дальше — тьма.

А теперь представьте, что это не конец, а, прости господи, вся ваша жизнь. Каждый день — солнце, коктейль, песочек, пузо жарится, мозги плавятся. Сначала кайф, потом лёгкая грусть, потом тоска по борщу и запаху московского метро, а потом ты уже просишь у судьбы — пусть хоть кто-нибудь придёт и даст тебе по щам, лишь бы что-то произошло!

Через десять дней на этом берегу ты уже не человек, а декоративное растение, которое умеет только дышать и задаваться вопросом: «А зачем всё это было?» И когда ты, изнемогая от скуки, наконец придумываешь себе развлечение — например, прокатиться на красном кабриолете по побережью Флориды, — то понимаешь, что суть в том, что ты просто едешь. Едешь туда, едешь обратно, едешь туда… И начинаешь подозревать, что катаешься по маршруту «депрессия — разочарование — бессмысленность».

Вот почему в кино это занимает ровно двадцать секунд, а потом — титры. Потому что, если показывать, что будет дальше, зритель не выдержит. Он захочет в кинотеатр ворваться и вытащить героя оттуда, спасти его от самого себя. Или хотя бы предложить нормальный шашлык.

Окей, хорошо. Есть другой сценарий, более реалистичный и как бы «для своих». Чтобы не светиться перед Пайкой и её службой фанатской разведки. Берём десяток квартир в Москве. Звучит как криминальная хроника, но на самом деле — вполне себе пенсионная стратегия. Пятьдесят тысяч с квартиры в месяц, если без выпендрежа. Семьдесят, если у тебя возле метро и ты можешь выкладывать фото «свежий ремонт, только для чистоплотных».

Итого — полмиллиона в месяц. И это без учёта морального удовлетворения, когда квартиранты звонят тебе на вы, называют «уважаемый», и