Регрессор №15 (Условный финал) - Максим Арх

дипломат. Только-только МГИМО закончил. Вроде бы его хотят в посольство отправить в Никарагуа, — негромко прошептал друг, а потом, чуть подумав и наморщив лоб, продолжил: — Или в Нигерию… Я точно не помню. Но что-то такое. В общем, они даже пожениться хотят. А значит, она с ним уедет.

— Ничего себе дела у вас творятся, — хмыкнул я, задумавшись. А потом махнул рукой и сказал: — Уедет, так уедет. Держать, думаю, не имеет смысла. Единственное, — тут я кивнул на ребят, рассаживающихся и суетящихся за столом, — что будет с группой? Нужно будет новую вокалистку искать.

— Не знаю. Думаю, пока не нужно. Юля поёт. Да и Лиля вроде бы неплохо справляется. Мы об этом с ребятами пока не думали. Решили подождать, чем роман Кати закончится. Тогда и решать будем. Худрук только переживает. Говорит, что дурочки что Катя, что Аня, потому что на пике карьеры уходят.

— Согласен с Яковом, — кивнул я, пытаясь прислушаться к своим чувствам.

Что интересно, так на душе почему-то никакой обычной для таких случаев пустоты больше не чувствовалось. Да, жаль, что Катя не захотела дальше со мной дружить. Но на этом жизнь не заканчивается. Может быть, она нашла своё счастье, так пусть будет счастлива.

Что же касается Ани, то у неё всегда были тараканы в голове. Поэтому её странное решение вполне вписывается в её странную психику. Тоже пусть будет счастлива, тем более что им обеим теперь пожизненно будет идти процент от продажи на носителях тех песен, что они исполняли. Процент небольшой, но так группа популярная и продажи бьют все рекорды, ежемесячная цифра будет вполне неплохой для безбедной жизни, особенно в условиях СССР 1978 года, когда килограмм колбасы стоит два рубля двадцать копеек, проезд на автобусе пять копеек, а оплата квартиры за месяц — три с половиной рубля. Что же касается остальных членов группы, то я был рад, что в коллективе царит дружеская атмосфера и из-за звёздности ни у кого голова не закружилась и башню не оторвало.

Видя, что все расселись, я выкинул всё плохое из головы и на правах не только хозяина квартиры, но и босса всех боссов, подняв гранёный стакан с чаем, произнёс тост, в котором выразил благодарность всем присутствующим за визит и понадеялся на дальнейшее плодотворное сотрудничество всех со всеми на ниве разностороннего супертворчества.

Кроме этого, товарищ Васин помпезно начал высокопарную речь:

— Дорогие товарищи! Друзья! Дамы и кавалеры! Разрешите сказать и напомнить всем нам, что партия и правительство неустанно…

Но развить свою мысль ответственный государственный деятель не успел. Раздался звонок в дверь.

Пока мама шла открывать, я старался сообразить, на чём был прерван мой монолог, и к чему вообще я вёл все эти десять минут, что длился столь монументальный тост. Но в голове отчего-то всё смешалось, так что итоговый смысл долгой и витиеватой речи я поймать не мог.

Впрочем, уже через пару секунд это стало неважно.

— Васин, собирайся, тебя вызывают в Кремль. — Прямо с порога огорошил меня одетый в форму полковник Кравцов, после чего, очевидно, видя мой (и не только мой) ошарашенный вид, потрудился пояснить: — Товарищ Суслов срочно хочет с тобой переговорить.

Глава 4

Дело государственное

Вышел из подъезда и на секунду застыл, глядя на самого себя в огромном тёмном стекле «Волги», припаркованной прямо у крыльца.

Серый костюм, серый плащ, серая фетровая шляпа, белая рубашка с идеально выглаженным воротником, тёмный галстук и нагуталиненные до блеска чёрные ботинки, в которых при желании можно было увидеть собственное отражение, словно в зеркале, и завершающий образ портфель в правой руке говорили о том, что я — это уже не совсем я.

Но как же быстро в этом времени осуществилась моя фантомная мечта — быть бюрократом, имеющим полагающиеся столь высокому званию блага в виде спецобслуживания, прикреплённого водителя, спецтранспорта со спецсигналами. А ещё права посещать в любое время спецлечебные учреждения, быть опекаемым спецохраной, отдыхать на спецкурортах и вообще много чего спец. Ну а если ещё учесть, что у меня огромное куча денег, авторских прав на фильмы, книги и музыку с песнями и без, то просто караул, в какого монстра я очень быстро превратился. Прошло чуть больше года моего пребывания в этом мире, а я уже сумел достичь в сотни раз больше, чем за всю свою прошлую прожитую жизнь.

«Вот так, Саша, — пришла в голову мысль. — Хотел быть человеком серьёзным, государственным? Получай. Восемнадцать лет — а уже выглядишь как завсегдатай ЦК. Никакой тебе романтики. Всё чинно, гладко и с визой госбезопасности».

Шофёр — молодой парень с короткой стрижкой — заметил меня, быстро выскочил, распахнул заднюю дверцу.

— Товарищ Васин, машина готова.

Я кивнул, стряхнул несуществующую пылинку с лацкана и сел внутрь. Ухмыльнувшейся моей грации Кравцов, ничего не сказав, сел рядом с водителем, и наше авто помчалось в неизвестность.

Сначала медленно проехали по тихой улице моего района, потом выбрались на проспект. Москва в этот час была удивительно спокойна. Я смотрел в окно и думал.

«Вот кем ты стал, Саша. Бюрократ! И не просто бюрократ, а бюрократ с личной машиной, водителем и даже охраной. А ведь недавно — всего какой-то год назад — я раздавал на улицах кассеты со своими записями, пел песни под гитару, ел с ребятами чебуреки и шашлыки и совершенно не думал о том, что когда-нибудь поеду на приём к самому Михаилу Андреевичу Суслову — секретарю ЦК».

Теперь же это стало самой настоящей реальностью. Непроизвольно усмехнулся.

Кравцов заметил это в зеркале заднего вида и, чуть повернувшись, спросил:

— Что-то смешное вспомнили?

— Да нет. Просто подумал, как вещи меняют людей.

— Это ты верно заметил. Всех нас меняет, — кивнул полковник и неожиданно выдал философское размышление: — В этой перемене главное не потерять себя и, изменившись внешне, не поменяться внутренне.

Всю дорогу до Кремля я размышлял над его фразой, пытаясь понять: изменился ли я внутренне или всё же нет? И если изменился, то насколько сильны эти изменения стали по сравнению с тем днем, когда я перенёсся в это спокойное время моей юности?

Подъехали к пропускному пункту. Кравцов показал документы, охрана проверила списки, шлагбаум поднялся.

— Ну, — сказал полковник, обернувшись, — поехали творить историю.

— Историю мы уже давно творим, товарищ дядя Миша, — хмыкнул я