Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

— Верно мыслишь, — усмехнулся Ратибор. — Наверняка приставят к тебе учеников. Но это дело богоугодное, поэтому не отказывайся. Как я уже говорил, лекари, именно хорошие лекари, всегда на вес золота.

— Допустим, — сказал я. — Но разве они поверят про Николая? Боярин, ты же не поверил и…

— А это неважно поверят они или нет. Ты уже спас Глеба и Ярослава. Твои знания не будут вызывать сомнений. Но вот вопрос откуда ты получил эти знания… — он сделал паузу, давая мне время переварить информацию, продолжил. — Если на Глеба они ещё могли попытаться навести поклёп, что его ты вылечил происками лукавого, то вот про Ярослава они так сказать не посмеют. Шуйский за любой намёк их с говном смешает.

— А если меня запрут? Захотят узнать всё, что я знаю?

— Не должны, — ответил Ратибор.

— Почему?

— Ивану Васильевичу не просто так лекарь понадобился. Жена у него болеет. Всех подробностей не знаю, но когда в Москве узнали про исцеление Ярослава, Великий князь повелел привести тебя.

— А предложение Шуйского служить под его рукой?

— Так одно другому не мешает, — ответил Ратибор.

— И каковы шансы мне вернуться назад?

Ратибор ненадолго задумался.

— Вылечи Великую княгиню Марию Борисовну, тогда Иван Васильевич, наверняка тебя спросит, чего ты хочешь. — Ратибор ненадолго замолчал. — Ты уже сам решай. Возвращаться будешь или при Великом князе останешься.

— Понял, боярин.

Он, тяжело вздохнув, кивнул.

— Ну вот и хорошо. Тогда иди отдыхай. Уже завтра тебе предстоит долгая дорога.

Я встал, поклонился и вышел из терема.

Осадок после такого разговора был немаленьким. И я до темноты думал о том, сказал ли всё правильно или…

* * *

Когда наступила ночь, и мои холопы разошлись по домам, я услышал стук дверь. Один раз, второй, третий. Гостей я уже не ждал, и думал, что это кто-то из холопов пришёл.

Встав с постели, я подошёл к двери.

— Кто там?

— Впусти, — послышался голос Марьяны.

Я тут же открыл, и она, проскользнув внутрь и быстро закрыв за собой дверь, тут же прижалась ко мне.

— Как ты здесь? А Ванька…

— Сказала, что ты подарил ему хлебного вина, а он и рад. И ещё я подсыпала ему сонной травы. Той, что ты давал, когда он провалился под лёд. Сейчас спит, как убитый.

Я посмотрел на неё.

— Зачем пришла?

— Ой, не делай вид, что не догадываешься, — после чего сильнее прижалась ко мне, и потянулась к моим губам. Потом отстранилась и начала расстёгивать рубаху, под которой, разумеется, ничего больше не было. И, не стесняясь наготы, спросила.

— Мне тебя уговаривать надо, или ты решил сделать это в одежде?

Мне безумно нравилось происходящее. А когда она сама подошла и начала раздевать меня, я уже еле сдерживался.

Совсем скоро я подхватил её, чтобы повалить на постель. И не успел я занять… эм… пристроиться, как она перевернула меня на спину, заняв верхнюю позицию на мне.

Не знаю сколько мы занимались любовью, но я не хотел, чтобы это заканчивалось.

И всё же всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Я гладил её волосы, а она прижималась ко мне, при этом положив голову на грудь. Мы ещё некоторое время просто молча лежали. А потом Марьяна встала и начала одеваться.

— До встречи, Мить.

— До встречи, Марьян, — сказал я, когда провожал её у порога.

Глава 4

Ратибор Годинович Ряполовский.

Ратибор глядел на дверь, через которую только что вышел Митрий.

— «Кто же ты такой, Митрий?» — он откинулся к стене и закрыл глаза, вспоминая как познакомился с этим странным во всех смыслах юношей.

Три года назад, когда Глеб лежал с пробитой шеей… тогда он готовился к худшему. Мысленно он уже оплакивал сына.

И тут появился Митька…

Болезненно тощий подросток с горящими глазами. Не сразу, но он узнал его. Это был сын десятника Григория, одного из лучших воинов его дружины. Вот только сына его все считали забитым и трусливым. Хотя в тот же день Митька всем доказал, что кровь не водица, и Григорию есть чем гордиться.

— Я могу спасти его, — тогда сказал он. Первая мысль была прогнать мальчишку, но что-то остановило его. Может быть отчаяние, а может… тот странный свет над ним.

Признаться честно, в ту секунду Ратибор был готов поверить во всё, что угодно. Не при батюшке будет сказано, но, если бы лукавый предложил его душу в обмен на спасение сына, он бы согласился. Тем не менее, он искренне надеялся, что это БОГ решил помочь ему.

Спустя годы Ратибор вновь подумал, что в мире есть необъяснимые силы. Но вот вопрос, кому же он должен быть благодарен за спасение Глеба? Ратибор сотни раз прокручивал в голове тот эпизод… Как Митрий без колебаний разрезал горло, вставлял трубку, а потом зашивал рану. Складывалось мнение, что он знал, что надо делать, будто… он делал это много раз.

И напрашивался логичный вопрос! Ведь тому было всего тринадцать лет. КАК?

В тот же день, как Митрий покинул его дом, Ратибор велел Федору приставить к нему людей. Не для того, чтобы шпионить, хотя чего уж греха таить, и это тоже. Но также чтобы защитить. Слухи о колдовстве по селению распространялись очень быстро, но самосуда боярин не мог допустить. Поэтому пришлось по его приказу остудить некоторые горячие головы. И как бы Ратибор не старался скрыть информацию о произошедшем, один из купцов проговорился. Поэтому Ратибору пришлось задействовать связи, чтобы слух не просочился дальше Варлаама… Семь рублей серебром… Что ж, деньги решили всё, как и всегда.

Ратибор открыл глаза и посмотрел на икону Николая Чудотворца, стоящую в углу горницы.

— «Верю ли я в Бога?» — мысленно задался вопросом Ратибор.

В детстве, разумеется, верил. В юности — тоже. Даже верил, когда впервые взял в руки меч и вскоре пустил врагу кровь. Но вскоре после того, как поклялся служить Великому князю Василию Тёмному, веру выжгли калённым железом. Раньше слова священников он воспринимал, как единственную истину. Что они ниспосланы Богом спасти людские души, но…

Ратибор видел слишком многое.

Митрополита, живущего в роскоши, пока простой люд голодал. Игуменов, державших наложниц в монастырях. Они проповедовали смирение, а сами копили золото. Подделывали духовные грамоты* (завещание) и забирали не принадлежащие им земли, оставляя родню усопшего без средств к существованию. Насильно холопили и постригали в монахи. Говорили о