Гримус - Ахмед Салман Рушди

владелец прожил на свете семьсот семьдесят семь лет семь месяцев и семь дней. На основании приблизительного расчета можно сказать, что тело Взлетающего Орла замерло в своем развитии семьсот сорок три года четыре месяца и три дня назад.

Он очень устал.

VIII

– В такой момент, как сейчас, – сказал Вергилий Джонс, – было бы уместно познакомиться. Как вы смотрите на чашечку кореньевого чая, который миссис О'Тул заваривает у нас мастерски по собственному рецепту? Сейчас для него самое время. Никто не может сказать, что в доме О'Тул не соблюдаются приличия.

– Что это на мне – женское платье? – изумленно спросил Взлетающий Орел.

– Совершенно верно, оно самое, – отозвался Вергилий Джонс. – Позвольте объяснить. Всему всегда есть рациональное объяснение, как говорится или, вернее сказать, как говорилось.

– Пожалуйста, извольте, – произнес Взлетающий Орел, чувствуя, что голова раскалывается от боли.

– У вас болит голова, – объявил Вергилий Джонс. – Немудрено. Я почти не удивлен, я этого даже ожидал, в этом нет ничего неожиданного – простите мне маленькую тавтологию. Долгое пребывание в воде, конечно же, голове не на пользу, в ней случается некоторое расстройство… не то, что расстройство желудка, но все-таки. Выражаю вам, сэр, свое глубочайшее сочувствие и осмелюсь предложить чашечку кореньевого чая. При такого рода расстройствах миссис О'Тул настоятельно рекомендует кореньевый чай. Он мчится прямо и верно прямехонько к больному месту, и – хлоп! – вы снова здоровы.

– Что насчет платья? – снова спросил Взлетающий Орел, поднялся на удивительно ослабевших руках и сел, вопросительно повернув голову и торс к собеседнику и вытянув ноги на тростниковой циновке.

– Нет, нет, – засуетился мистер Вергилий Джонс, – на вашем месте я не спешил бы принять вертикальное положение. Для восстановления сил горизонтальное положение подходит значительно лучше. По моему мнению, все трагические случаи погребения живых еще людей происходят именно от этого: горизонтальное положение помогает им прийти в себя – понимаете? Замечу (простите мне этот краткий экскурс в некрологию), что, возможно, людей стоило бы хоронить стоя. Это просто шуточка, ничего плохого я не имею в виду и надеюсь, что вы так все и воспримете.

– Платье, – снова сказал Взлетающий Орел.

– Ах да, конечно – прошу меня простить, – отозвался Вергилий Джонс, – если вам показалось, что я пытался уклониться от ответа на ваш вопрос. Даже в мыслях не имел, сэр. Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность объясниться с вами по поводу этого платья. Все дело в том, что в последнее время я существовал здесь без общества, без собеседников, а посему сейчас получаю огромное удовольствие от возможности общения. Причина появления на вас этого дамского наряда чрезвычайно проста. Дело в том, что, когда мы обнаружили вас на берегу, ваша одежда, чего и следовало ожидать после столь продолжительного пребывания в воде, была немного влажной, если не сказать сырой или, лучше сказать попросту, мокрой насквозь. Мой гардероб в этом доме, к несчастью, очень ограничен; и мы единодушно решили, что самое лучшее – воспользоваться одним из платьев миссис О'Тул. Если это вас как-то смутило, примите наши глубочайшие извинения, но хочу заверить, что все приличия были соблюдены и миссис О'Тул в момент переодевания в комнате отсутствовала.

– Уверен, что так оно и было, – ответил Взлетающий Орел, стараясь успокоить этого говорливого, восторженного человека, а потом, вспомнив о приличиях, добавил:

– Вы спасли мне жизнь, сэр, сердечно благодарю вас. Меня зовут Взлетающий Орел.

– Вергилий Бовуар Чанакья Джонс к вашим услугам, – представился мистер Джонс, с усилием сопровождая свои слова отдаленным подобием поясного поклона, в чем ему большой помехой был избыток плоти на животе. – Миссис О'Тул вскорости присоединится к нам, – добавил он. – Ей пришлось вернуться на берег за моим креслом-качалкой, которое она не могла захватить с собой сразу же, поскольку несла на плечах вас – привязанным.

Вероятно, Взлетающий Орел не сумел скрыть удивления; и мистер Джонс поспешно прибавил:

– Сейчас я, как вы можете заметить, сижу. Стоя я не могу нести кресло. Все дело в ремне, понимаете? При помощи ремня кресло удерживается на спине и переносится; ремень извлекается из моих брюк, удержание коих после этого на моей талии становится проблематичным.

Взлетающему Орлу такое объяснение не показалось удачным, но, в конце концов, это было не его дело.

– Ну да, вполне возможно… – туманно отозвался он, не в первый раз ловя себя на том, что ему свойственно принимать стиль и манеру речи своих собеседников.

Новый приступ головной боли заставил его опуститься на циновку.

– Я бы с удовольствием выпил сейчас кореньевого чаю, если можно, – тихо попросил он.

Поддерживая руками брюки, мистер Джонс суетливо вскочил. Он двинулся через комнатку, щурясь в сторону очага, где над гаснущими углями висел небольшой котелок.

– Чай должен быть теплым, – заметил он и тут же охнул и выругался: – Черт побери!

Нога его зацепилась за ножку низкого шаткого столика. Многочисленные кусочки пазла водопадом хлынули на пол.

– Бес его возьми, – продолжал ругаться мистер Джонс. – Воистину для человечества был черным тот день, когда мои очки разбились. Простите за сквернословие, мистер Орел; телесные изъяны – это наше постоянно несчастье, вы согласны?

– Вы собираете пазлы?

– Собираю ли я пазлы? Нет, мистер Орел, я мастерю их. В годы вынужденного уединения это занятие служит мне единственным развлечением. Надеюсь, со временем я достигну в этой области серьезного мастерства. Сейчас же мое умение придумывать и мастерить пазлы значительно превосходит умение собирать их. Тем более что близорукость здесь совсем не помогает. Ох, что бы я не отдал за пару хороших очков!

Мистер Джонс налил в чашку кореньевого чаю и вернулся обратно, по пути чуть не поскользнувшись на фрагментах пазла. Затем он опустился перед Взлетающим Орлом на прежнее место.

Удивительно, заметил себе Взлетающий Орел, до чего уютно чувствует он себя в этом убогом, но приветливом жилище. Домик, у внутренней стены которого он сейчас лежал, иначе как хижиной назвать было нельзя; две тростниковые циновки, брошенные на земляной, но хорошо подметенный пол на пристойном расстоянии друг от друга, служили кроватями (на одной из них сейчас бессильно покоился его измученный остов). У очага стояли метла и вязанка хвороста. Стены хижины, сложенные из бревен, были промазаны глиной, как и крыша. Очаг из валунов и сейчас перевернутый непрочный стол. Несколько кастрюль. В дальнем углу комнатки старый большой сундук. Стены совершенно голые, не видно никаких украшений. Обстановка была столь же далека от роскоши особняка миссис Крамм в Мориспании, как сама Мориспания от Китая, например. И все же жилище выглядело очень приветливо.