Бог безвременья - Жаклин Холланд

Я бросаю последний взгляд на дверь Кэтрин, и мне вдруг приходит в голову, что мы с ней похожи. Не только нашей чудовищностью, но самоубийственным стремлением все контролировать. Кэтрин это нужно, чтобы силой получить то, чего ей не хотят дать просто так. Мне – чтобы обезопасить себя и тех, кого я люблю. Я так боюсь этого мира, боюсь бога безвременья и той боли, которую они способны причинить вместе. Лучше уничтожить мир, убить себя, нежно убить во сне тех, кого люблю, или просто оставить их умирать, только бы не играть с миром в его безумную рулетку, бесконечно испытывая боль и удовольствие, радость и печаль, начиная и заканчивая.

Какая я все-таки трусиха. Все это время я верила в свою мудрость, в то, что наделена проклятым даром ясно понимать истинную природу вещей, считая других счастливыми дураками, которые не видят дальше своего носа. Но дурой оказалась я. Я сама. Испуганной, упрямой дурой, которая предпочитает ничто навеки чему-то. Ужасно стоять перед таким выбором, но Халла в моих снах была права, когда называла его простым. Ничто или что-то. Ну, так как, Анна, Аня, Никто, Колетт? Каков твой выбор? Безмолвное, спокойное, безопасное ничто или дикое, непредсказуемое, неуправляемое что-то?

Все еще очень сложно выбирать.

Я все еще так боюсь.

Спускаюсь по лестнице и выхожу за дверь, чтобы навсегда увезти Лео из этого места, положить начало чему-то новому, чему-то пугающему.

Приближается бог безвременья, Чернобог, как меня научили его называть, хотя кто знает его настоящее имя, и есть ли оно у него – интересно, как его зовут в Индии, Канаде, Перу? Он приближается, лицо его, как всегда, серьезно, он идет в клубах пепла и дыма, его приход неизбежен и неотвратим, но на этот раз я не побегу, не буду сопротивляться, а встречу его с распростертыми объятиями. Я попрошу у него прощения за то, что по глупости так долго не понимала его. Оказывается, я действительно заключила с ним сделку, как все: как только ты что-то берешь, то сразу появляется опасность это потерять; все, что есть, когда-нибудь непременно станет тем, что было; если что-то начинается – значит, ему суждено когда-нибудь закончиться. Бог безвременья, бог начала и конца, соблюдает условия сделки, не замышляя недоброго. Он щедро дает в долг и забирает только то, что было взято. Я, наконец, приняла его условия: все, что у меня было – школа, этот дом, эта жизнь, – и все, чем я была – зажатой и испуганной, недоверчивой и неблагодарной, – закончится сегодня ночью, и я обрету что-то новое, несмотря на то что и этому обеспечен, возможно, болезненный конец. Что-то, даже если оно закончится, лучше, чем ничто. На этот раз возьму то, что он дает мне, с любовью и благодарностью, и не буду цепляться за него намертво – я готова признать, что оно мое только на время.

Но сначала я должна подготовиться. Безвременье требует соблюдения ритуалов. Конец – темная, мучительная сторона начала – священен, и никто не знает этого лучше, чем он.

Мне нужен мой камень. Ему не следует лежать рядом с ямой, открыто сообщая всем о ее предназначении. Его нужно спрятать, но сначала я хочу, чтобы он был рядом со мной, как Лео хочет, чтобы рядом с ним был Макс. Я хочу видеть эту надпись, эти умело и неумело выдолбленные слова, вырезанные из последних земных сил отцом и ребенком, воплощение их любви.

Этому камню повезло. Сколько надгробий получается использовать дважды? Предвидел ли что-то мой отец? Или он стал невольным пророком? Или наши руки и резцы, вырезающие предсказание, направлял незримо присутствующий заботливый дух Вано? Это строки из любимого стихотворения моего отца, вот и все. Как они могли оказаться настолько пророческими? Как в самом начале они описали то, что произойдет в самом конце? Что я освобожусь, откажусь от себя прежней, перестану верить в те глупости, в которые верила от страха, и меня наполнит нечто совершенно новое и неожиданное – надежда? Как они смогли узнать о подарке, который мир приготовил для меня столько лет спустя?

«После недолгого сна, – написано на камне, – мы пробудимся навеки. Смерти больше не будет. Смерть, ты умрешь» [86].

Мы пробудимся навеки. Вано был прав. Конечно, он был прав. Вот он новый путь, подарок, который я никак не могла предугадать. Он был прав и насчет своего возлюбленного духа – я чувствую его теперь рядом со мной – как заботливая повивальная бабка, он убеждает, уговаривает, успокаивает дрожащую роженицу, помогая ей смириться с утратой всего, что было, и родить невообразимое.

Лео очень плох. У него жар, слабость, ужасный кашель.

Очень похоже на воспаление легких. Влажный хрип глубоко в его груди говорит о мокроте в легких. Очень кстати. Но даже если это и не так: он слаб и болен, у него астма. Он может умереть ночью, это трагично, но ничего подозрительного.

Я стою в дверях и смотрю, как он спит. В моей старой комнате темно, ее освещает только мягкое мерцание ночника. Лео, такой маленький, лежит, свернувшись калачиком и обнимая Макса, на кровати, укрытый одеялом до подбородка. Его рот открыт, он хрипит, нос забит слизью. Я волнуюсь. Я боюсь. Я должна все продумать сейчас, потом времени не будет, нужно сделать все правильно, все до мельчайших деталей. Все мои надежды на будущее зависят от этого.

Интересно, Кэтрин уже умерла? Какое ужасное стечение обстоятельств, скажут все, мать и сын, за многие километры друг от друга, умирают в одну ночь, она – от намеренной передозировки, он – от дыхательной недостаточности. Но совпадения происходят гораздо чаще, чем нам кажется. Мне довелось наблюдать за вереницей событий в более длинные промежутки времени, чем большинству, и я заметила, что случайность редко выглядит случайной: нечаянные события часто кажутся на удивление закономерными. Врачи скорой помощи, которые приедут по вызову и помчатся вверх по лестнице с носилками и дефибрилляторами, повидали за свою жизнь много ужасного и странного и наверняка понимают это лучше многих. И, кроме того, кто станет задавать вопросы? Никто.

Но пока все это будет происходить, я буду знать правду. Я буду ждать, затаив дыхание, в машине скорой помощи, в лихорадочном шуме реанимации, в торжественной тишине похоронного бюро, а потом буду стоять на холоде возле крошечной, открытой могилы Лео (могилы,