Код Гериона: Осиротевшая Земля - Людмила Брус

стремительное, как бросок мурены, движение. Пушка Джека, выбитая из моей руки, грянулась о пустой «аквариум». Клинок ножа, который я имел неосторожность прицепить к поясу у Лео на виду, я ощутил уже в тот момент, когда он вонзился мне в живот под солнечным сплетением. Вонзился, как ни удивительно, сквозь плащ, в котором увязали пули, но и сам «притормозил» о ткань – иначе лезвие, чего доброго, пощекотало бы позвоночник. От собственного крика мне сделалось страшно.

– Вы в «Крылатом Солнце» такие нищие, что тебе даже глаз вырастить не сумели? – глумливо проговорил Лео, выдернув оружие. – Так я это исправлю…

Дружище Велиард… Ты б видел, каких монстров наплодила твоя компания! Им и метаморфами необязательно быть! А ты, Василевский, раньше не мог сообразить, что этот гад тебе всю дорогу подыгрывал?

На сей раз я перехватил в полёте руку с ножом и швырнул врага так, что хруст локтевого сустава прозвучал на весь зал, а тело тяжко впечаталось пол и уже не поднималось: с выкрученной рукой сразу вернуться в бой невозможно. Вне себя от боли и бешенства, я врезал Лео ногой по рёбрам, оттолкнув его вместе с тем от упавшего пистолета. Кровь – уже в который раз! – стремительно покидала моё тело, и этого ревущего быка нужно было нейтрализовать прямо сейчас, пока сознание на месте…

Рука сама выхватила из кармана шприц и сама загнала ему иглу в икроножную мышцу. Немеющие пальцы сжали тюбик, выдавливая хирургический релаксант. И только сейчас я вспоминаю, что пациенту нужно подключение к искусственной вентиляции лёгких: паралич дыхательных путей наступит в течение трёх минут…

– Дурак ты набитый, – я поймал себя на том, что говорю с цепенеющим Лео по-русски. – Если б не твоё паскудство с ножом, я сохранил бы тебе жизнь, а сейчас и до медицинского модуля не дотащу. И сам не дотащусь, наверное.

Тело парня растеклось по полу так, словно из него разом вытащили все кости. Несколько секунд он ещё силился повернуть голову в мою сторону, но расслабление мышц, наступавшее с ужасающей скоростью, не позволило ему сделать и этого. Полузакрытые глаза бессмысленно смотрели «за горизонт». Бедняга не то, что языком пошевелить – промычать не сумел в ответ. Каково это – умирать от удушья и не иметь возможности даже вдохнуть, потому что больше тебя не слушается ни одна мышца?.. Страшнее разве что в космос шагнуть без скафандра.

Патроны на него я тратить не стал: кто убивает исподтишка, должен быть готов к последствиям. Путь в медпункт напоминал восхождение на центральные ледники без кислородной маски, ледоруба и страховки. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и перезапустить ментальную анальгезию.

В операционную я не зашёл, а вполз, оставляя кровавый след на белой плитке пола. Вот и хирургический модуль: накрытый прозрачной сканирующей крышкой операционный стол со встроенными браслетами для чтения пульса и давления, манипуляторы, зажимы и лазеры, а также трубки для подачи воздуха и «веселящего газа» спрятаны до поры до времени внутри.

Ридер игнорирует мою ладонь и требует ввести пароль. Но записок с подсказками в поле зрения уже нет. Я ввожу на всякий случай несколько серийных номеров оборудования, что попались мне на глаза. Хоть бы что! Вся надежда на Даниэль, которая вот-вот проснётся.

«Я почти на нуле…» – жалуется телепатка. Значит, помощи не будет. «Подскажи только, как запустить робота!» – требую я.

«Ты прихватил в кабинете карты…» – начала она, прежде чем наша ментальная связь вновь оборвалась. Карты… Точно! Те, голографические, с медицинскими данными! В модуле есть слот специально для них! Так он получает всю информацию о проблемах пациента, чтобы лучше провести операцию или лечебную процедуру. Я беру первую попавшуюся карту – отливающий радугой металлический квадратик – и до щелчка погружаю в слот. Пустая стена – единственная чёрная из четырёх – «оживает»: на ней появляется новый портрет в полный рост, на этот раз – взрослого мужчины по имени Олег Нестеров. Известна его дата рождения – две тысячи сто двадцать восьмой год, но о смерти ничего не сообщается.

Крышка над операционным столом отъехала вбок, словно приглашая меня лечь. Через меню на ридере я сообщаю модулю время и характер ранения. Затем он спрашивает, нужно ли разрезать на мне одежду. Чёрт возьми, да…

Я кое-как вскарабкался на операционный стол, уже готовый к худшему – к тому, что анестетика или ещё чего-нибудь важного в модуле не будет. «Слушай, Даниэль! Можешь как-нибудь блокировать болевые рецепторы? Своими силами я уже не справлюсь», – попросил я, когда крышка надо мной медленно закрылась, и на мониторе пошёл обратный отсчёт.

«Не могу ничего обещать», – «сигнал» в моей голове становился всё слабее. Скорее всего, это значило «нет», но паниковать было поздно: в вену на шее вошла игла, и секунды через три неистовый жар, полыхавший в ране, сменился нежной прохладой. Второй укол расслабил мышцы во всех конечностях (тут меня вновь передёрнуло при мысли о Лео). Туман антисептика вновь окутал тело. А затем кто-то ласково прикоснулся к моему сознанию и прогнал по нему волну наслаждения, о котором в своей повседневной жизни я не мог и мечтать. Операционная исчезла, и теперь перед моими глазами один за другим появлялись образы самых прекрасных вещей, которые мне доводилось видеть в жизни, а в ушах звучали одна за другой самые красивые мелодии из фонотеки Гелиополиса, которые я, оказывается помнил нота в ноту со всеми звуковыми дорожками. Кроме того, я ощущал, как в моем теле отдаются вибрации от басов, и это мне ужасно нравилось. Сквозь музыку я услышал плач, который переходил в терзающие сердце слова: «Официально её не существует, и вы творите всё, что в голову взбредёт! Ни один закон её не защищает, а вы и рады!.. И как ты можешь называть себя моей матерью?.. Нет, ты меня родить не могла!» В мерцающей дымке полусна нарисовалась безликая коренастая тень с высокой женской причёской. Но кроме неё была ещё и девушка. Красавица с чёрными, как смоль, волосами. И, кажется, жестокие слова принадлежали ей.

Боль, конечно, вернулась. К этому моменту по моему телу ползал похожий на паучка робот, накладывая швы и сразу же – заживляющую мазь. А когда открылась крышка, из под светлых, будто припорошенных инеем бровей на меня смотрели два больших серых глаза. Царевна из «хрустального гроба» добралась до меня сама, что после долгого анабиоза возможно лишь при очень продвинутой системе миостимуляции. Правда, девушка не стояла около меня, а сидела в кресле-каталке: ноги ещё не окрепли.

– Стыд какой. Моё пробуждение пропустил, – пошутила Даниэль вместо приветствия. – Спасибо, что выстоял. Меня уже достало, что люди то жаждут меня убить, то уходят от меня на тот свет.

– Ты про Кван Ю-на?

– На «Ньёрд» меня хотели отправить ещё давным-давно, когда мои способности стали действовать на нервы слишком многим… Начальницу лаборатории бесило моё «дурное влияние» на Кван Ю-на: бедняжке не посчастливилось быть её дочерью. Когда-то давно она любопытства ради допустила, чтоб мы подружились, а в конце концов, чтобы тайком от дочери услать меня на «Ньёрд», погрузила меня в настолько глубокий анабиоз, что я не могла воспользоваться «даром». Ей же сказала, что я скончалась, пока она была в школе. Не поленилась даже подделать медицинские записи, а в пользу её вранья сыграло то, что я и вправду слаба сердцем. Ей подыгрывал весь этот долбаный балаган! Учёные, чёрт их побери! Соль земли!

– Ты что – извела их поодиночке? Замучила кошмарами? – невесело пошутил я. Ведь чёрный юмор – обратная сторона скорби.

– Не успела! На следующий день они получили сигнал к эвакуации и больше не возвращались, а что касалось меня, здесь высокое начальство решило свой эксперимент продлить… Как ещё объяснить, что меня не забрали?

– Значит, всё это время ты спала?

Ясное дело, нет. Проснулась три месяца спустя. И так несколько раз: проснусь, почитаю, позанимаюсь спортом, поиграю в симуляции и опять на боковую. Так интересней. Во сне мне гораздо больше открыто… Полной жизнью я живу там…

– Стоп!