Испивший тьмы - Замиль Ахтар

Он был там, целитель-альбинос Хит. А за его спиной стояла толпа имперских паладинов.

Прежде чем я успел уничтожить их, под ногами взорвался глиняный горшок. Одного нечаянного вдоха хватило, чтобы я потерял контроль над разумом и телом, словно меня затягивало в глубокое море внутри. Я тонул, пока все чувства не стали слабыми и темными.

– Я знаю его половину своей дерьмовой жизни. Это он. – Я не слышал этот голос уже много лун. Без сомнения, это был хриплый голос Эдмара с акцентом уроженца темных переулков Стоп. – Я подтверждаю, это Михей, Испивший тьмы.

– Государь император будет доволен. – Голос был незнакомый, но с невыносимо высокородным выговором.

Что вообще происходит? Я не мог пошевелить руками. Не мог управлять ничем, кроме языка.

Собрав все силы, я приоткрыл веки. Я лежал на земле, прижавшись спиной к дереву. Как я сюда попал? Повсюду были имперские паладины и человек, которого я когда-то любил как брата.

– Эдмар? Это ты, друг мой?

Мой бывший наперсник не мог стоять прямо из-за деревянной ноги. На нем был черный плащ с красными пуговицами.

– Великий магистр.

– Откуда ты взялся?

– Мы выиграли битву, Великий магистр. Ты и твои неверные повержены. Это великий день для Крестеса и веры. Да явит тебе Архангел свое милосердие. – Он захромал прочь.

– Погоди, Эдмар. Я не предавал Крестес. И этосианство. Я не…

– Оставь это для Судного дня. Я молюсь, чтобы Цессиэль положила самый большой кусок свинца на твою чашу добра и, когда Принципус взвесит ее, она окажется тяжелее чаши зла.

Эдмар отвернулся и снова захромал прочь.

– Подожди, – окликнул его я.

– Я уже все сказал.

– Расскажи еще раз ту шутку.

Он посмотрел на меня через плечо:

– Шутку?

– Про монастыри и бордели.

Эдмар усмехнулся в своей жесткой манере:

– Расскажу при следующей встрече. Я слишком долго следовал за тобой и думаю, что мы отправимся в одно и то же место. Увидимся в раю или в аду. Прощай, Великий магистр.

Он ушел. Мне стало холодно.

Вперед вышла Мара в заляпанном грязью платье.

– Мара… – Всепоглощающая тупая боль в голове мешала говорить. – Что случилось?

– Похоже, империя победила. Генерал Лев тайно скакал несколько ночей и пришел на помощь паладинам.

Ничего такого, с чем не справится маленькая молния. Я попытался двинуть черной рукой, но она не повиновалась. Внутри было совершенно пусто.

– Хит что-то тебе вколол, – объяснила Мара. – Он сказал, что ты не сможешь шевелить ничем, кроме век и языка. Послушай, Михей… – Ее лицо омрачилось. Она говорила так печально. – Боюсь, они собираются казнить тебя прямо сейчас.

– Мне это не впервой. Как Ана?

– Она не очнулась. Но Хит говорит, что с ней все будет хорошо.

– Я не знаю, зачем все это было. Я чувствую, что… Может, я сделал что-то хорошее. – Или все это время дэвы просто заставляли меня делать то, что хотели они? Я с надеждой посмотрел в печальные глаза Мары. – Я помог хоть кому-нибудь?

– Да, Михей. Мы с Аной живы и вместе. Когда она очнется, никто не сможет ей отказать. Никто не причинит ей боль. – Мара поцеловала меня в обе щеки, а затем в лоб, и ее слезы намочили мне лицо. – Я буду хранить то, что ты для нас сделал, в своем сердце. Буду молиться за тебя каждое свободное мгновение, пока дышу. – Она снова поцеловала меня, увлажнив слезами бороду.

– Все хорошо, Мара.

– Вовсе нет. Ты сражался за нас. Ты нас спас. Я знаю это. Знаю. Я не настолько неблагодарна. Ты заслуживаешь лучшей участи.

– Нет. Не с моими грехами. Я убил так много людей. Заставил плакать бесчисленное множество матерей. Я даже убил твоего мужа. Мои весы никогда не будут уравновешены. Ты же сама так сказала, помнишь?

– Тогда я встану на твои весы в Судный день и уравновешу. Я сделаю так, чтобы твои добрые дела весили больше грехов.

Образ Мары пошел рябью, и на мгновение я увидел вместо нее лицо Мириам. Голову пронзила адская боль. Я оставил Мириам умирать в той комнате без окон, но Мара все-таки вышла из нее.

– У меня никогда не было возможности просто жить с теми, кого я люблю. Как Мирный человек. Я сражался за многое, но никогда…

– Я знаю, – сказала Мара. – Обещаю, Михей, куда бы ни отправилась твоя душа, я тебя найду. В следующей жизни у тебя будет дом, со мной и Аной.

– Хватит, – произнес Васко.

Мара с мокрым от слез лицом последний раз поцеловала меня в губы, а потом ее увели имперские паладины.

– Тебя расстреляют, – сказал Васко, все еще покрытый грязью. – Одна из лучших смертей, на которую можно рассчитывать. Намного лучше петли или плахи. И лучше, чем ты заслуживаешь.

Я мог только кивнуть, да и то не был уверен, что голова хотя бы шевельнулась.

– Да будет так. Я сделал то, ради чего пришел. Мой час давно миновал.

Одноглазый бывший священник зажег трубку. Вонь перебила запах обугленных болот.

– Это от головной боли. Каждый раз, когда я смотрю на дочь, она усиливается. Но я хочу на нее смотреть. Я словно очнулся от дурного сна, в котором презирал своего единственного ребенка.

– Будь хорошим отцом, Васко деи Круз. Будь хорошим отцом и дорожи тем, что имеешь.

Он выдул облачко дыма.

– Если бы я мог стать вполовину таким хорошим отцом, как ты убийцей, то был бы доволен. Я хотел бы еще поговорить о произошедшем, это так трудно понять, но империя настаивает, что ты должен умереть. И ждать никто не желает, опасаясь, что ты сбежишь. Все знают, как ты хитер.

– Я уберег твою семью.

Васко с подозрением глянул на паладинов, наклонился ближе и прошептал:

– Я никогда не прощу тебя за то, что держал Мару вдали от меня. Никогда. И все же… Я поклонился бы тебе, не будь здесь столько святых паладинов. Увидев Ану, выходящую из букв, я будто увидел солнце на ясном небе после долгой ночной грозы. Я не помню подробностей, но знаю, что плохо к ней относился, и знаю, что только ты и Мара по-настоящему ее защищали. На западе все говорят, какое ты чудовище, поддавшееся колдовству и козням Падших, а на востоке – что ты кровожадный фанатик, утопивший Костану в крови. Может, все они правы, но я постараюсь запомнить тебя другим. Я буду помнить человека, защитившего мою семью от самого страшного врага – меня. – Он похлопал меня по