Дом бурь - Йен Р. Маклауд

всегда предостерегал от общества Осененных. Не из-за того, кем они были, а из-за того, во что они превращали его самого. И дом перешептывался с ними в принесенной течением темной тишине, и поблизости раздавались их шаги, но лишь после того, как его руки и ноги делались вялыми и непослушными. Иногда соприкасался не с чем-то, пребывающим во власти чередования дней и ночей, сменниц или даже времен года, а с чем-то вечным, слишком медленным, чтобы считаться временем как таковым, и он сам, а также измененные и неизменные ползали по этому непостижимому чему-то, как муравьи, которых Клейд когда-то давил или ел, просто чтобы ощутить на языке жгучий привкус, и исчезали они так же быстро.

Он знал, что Осененные могут сделать так, что ты увидишь в них лишь то, что, по их мнению, тебе хочется видеть. Потому на Фэй было лишь подобие одежды, зыбкая дымка, и она казалась насквозь промокшей. Образ Фэй, которую он когда-то знал, а также той юной девушки из Бристоля, о которой мечтал, были для Клейда по-прежнему сильнее, чем все Потусторонние, пришедшие в Инвер-как-его-там, чтобы уничтожить его своей чистотой и шумом. Он увидел, как ее рука, облаченная в серовато-белую сеть, серебристая, как рыбья чешуя в лунном свете, потянулась к столу и длинному шраму, оставленному ножом Клейда. Прошептав сладчайший потаенный фрагмент песни, Фэй заставила след исчезнуть.

«Так лучше».

– Прости, Фэй.

«За что? – Она склонила голову в лучах света, бдительно прислушиваясь, но, похоже, не к нему. – Это не считается. Это просто стол».

– За тот день. Когда я пытался…

– А-а-а-а. – То ли настоящий звук, то ли ветер ударился в стекло. «Я забыла…»

– Я тогда был молод. Я не знал… – Он помолчал, облизывая губы, гадая, чего же не знал.

«Это не имеет значения, Клейд. Ничто не имеет того значения, которое ему придаешь ты. Я удивлена, что ты этого до сих пор не понял».

– Знаешь, здесь сейчас полно Потусторонних, – сообщил ей Клейд, как будто такие новости могли ее встревожить.

«Ты сказал, тот день, Клейд. Тот жаркий день. Да, теперь я припоминаю. Дело в том, Клейд, что я всегда была той, какова я сейчас. Раньше я не понимала, что Бристоль – всего лишь прекрасный сон».

Такие разговоры уже случались. Они терзали его, как чувство, которое возникает, если съешь червивое яблоко, чья мякоть превратилась в кашу. Но от новой попытки, как от яблока, было трудно отказаться.

– Я же тебе говорил! Я побывал в Бристоле – на оружейных фабриках. Он совсем не такой, как ты мне показывала!

Смех Фэй был звонким, как хрусталь.

«Но это не значит, что он не настоящий, Клейд! Чем дальше я ухожу от Бристоля, тем реальнее он становится. Этот дом мне помогает – он слушает. И мне нравится песня его ветреных морей».

Снаружи пылесос еще фырчал по коврам, а крошечное, смутно пахнущее морем и отдаленно напоминающее рептилию существо, в которое превратилась Фэй, протянуло к нему перламутровую конечность, служившую рукой.

«Помнишь, Клейд, как мы прикасались друг к другу…»

Хотя Клейд был уверен, что Фэй ничего не помнит, он видел ее черные как смоль волосы, сияющие в той спальне во сне о Бристоле, среди видов Египта и звуков ночного уличного движения. И она их расчесывала, снова и снова. Искры, мерцание света. Но абажур лампы на ее туалетном столике был украшен перьями чаек, а вместо баночек перед ней громоздились пустые яйцевые капсулы[24], и свет роился и колыхался, пока пылесос продолжал приглушенно стонать.

«Я могла бы стать твоей подводной возлюбленной, Клейд. Я могла бы стать твоей русалкой…»

Клейд, отпрянув, так неистово тряхнул головой, что закружилась вся комната.

Фэй, теперь спокойнее, чем прежде, больше похожая на ту, какой она была, просто смотрела на него.

«Ты становишься тише, Клейд. Я тебя почти не слышу. Ты действительно изменился с тех пор, как появились эти Потусторонние. Когда дом был в нашем распоряжении, мы думали, что ты один из нас. Увы, но теперь ты свою песню утратил…»

Клейд знал, что Избранные – вот такие, настоящие Избранные – давно избавились от способности в чем-то разочаровываться или сожалеть. И все-таки он почувствовал печаль; возможно, свою собственную.

– Только не говори, что сожалеешь, Фэй.

«Я не знаю жалости».

– Сожаление и жалость – разные слова.

«Но всего лишь слова. Ты ими чересчур увлекся…»

– Я не…

Но было слишком поздно поправлять ее, потому что она уже пересекла роскошную сияющую комнату, спряталась за стулом и вжалась в панель на стене. В любом случае, какая разница, что о нем думает Фэй или кто-то другой? Избранный, не Избранный, Потусторонний – он был Клейдом, и это самое важное.

Деловитая суета не унималась. Даже сады приводили в порядок, и костры весело пылали красным, пока дикость Инвер-как-его-тама предавали огню.

– Клянусь Старейшиной! Мне не сказали, что ты здесь.

– Я думал, мы потеряли тебя в Кливе…

Люди все время что-нибудь друг у друга трогали. Руки, плечи, губы.

– Клейд?

Клейд вздрогнул, ожидая увидеть кого-то другого из Осененных. Но это был мужчина, назвавшийся его отцом; он хромал, пошатываясь, по чистым мокрым плиткам, которыми была вымощена терраса.

– А-а, это. – Он коротко взмахнул тростью. – Я состарился раньше времени. Послушай, Клейд, я хочу тебе кое-что показать. Ну, вообще-то, много что…

Дом сиял. Его внутренний свет бил в глаза Клейду.

– Тебе ведь это здесь не нужно? – Одной рукой отчаянно цепляясь за трость, мужчина потянулся другой – почти такой же прозрачной, как у Фэй, – к ножу, который, как понял Клайд, он все еще держал в руке. Чувствуя, как в горле что-то заклокотало, он отпрянул.

– Дело в том, Клейд… – Без бороды лицо мужчины казалось более суровым, худым и серым. – Мы установили несколько правил. И одно из них – никаких ружей или ножей в доме. Ты же понимаешь, что это логично?.. – Клейд уступил холодным безжалостным пальцам и выпустил нож. В конце концов, ему ли судить?

Мужчина двигался медленно. Клейда это не волновало, он привык путешествовать с бедняжкой Идой. Вниз, вниз по ступенькам. Пока они углублялись в туннели и ниши, где висели гирлянды лампочек и воодушевляюще пахло сыростью, мужчина то и дело останавливался, чтобы подышать со свистом, а в перерывах, постукивая тростью, рассказывал Клейду о том, как «это старое место возвращают к жизни»…

В нише рядом с тем местом, где рычали генераторы, притаилась большая машина. Мужчина сказал, она называется «вычислительной», и такими машинами гордятся гильдии, его