Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

от наставлений Станиславского и переходят на систему Чехова. Театр это искусство перевоплощения, а не игра с собственной психикой. Искусство в том, чтобы убедить зрителя, а не себя.

Что спросил мужской голос, я не расслышал.

Иришка ответила:

— Михаил Александрович Чехов — это племянник Антона Павловича. Михаил Чехов заслуженный артист РСФСР. Жил не только в нашей стране, но и в Германии, и в США. При жизни был драматическим актёром и педагогом. Он некоторое время работал под руководством Станиславского. Создал свою актёрскую школу, которая пользовалась большой популярностью. Школы Чехова и Станиславского во многом похожи, но их отличает подход к помещению актёра в предлагаемые обстоятельства…

«Гляди-ка, Эмма, сестрёнке пригодился мой конспект», — сказал я и распахнул дверь.

Голоса в комнате при моём появлении смолкли.

Первым делом я отметил, что Иришкина кровать аккуратно застелена. Ни на кровати, ни за столом сестры я никого не увидел. Почувствовал знакомый аромат одеколона: запах хвои с древесно-мускусными нотами («Карпаты»). Повернул голову, увидел Иришкины колени — они выглядывали в проход из-за шкафа: Лукина сидела на моей кровати.

За моим письменным столом восседал наряженный в полосатый джемпер Гена Тюляев. При виде меня Геннадий выпрямил спину, словно вдруг напрягся. Мне показалось, что в его взгляде промелькнула растерянность. Гена взмахнул рукой, поприветствовал меня. Из-за шкафа выглянула Иришка — её распущенные чуть вьющиеся волосы свесились в проход.

Лукина посмотрела на гитару и спросила:

— Куда ты ходил?

— Встречался со знакомым, — ответил я. — Ты, как вижу, тоже не скучала.

Иришкины глаза хитро блеснули.

— Мы тут с Геной болтаем, — заявила Лукина. — О всякой всячине. Тебя ждём.

Геннадий скрипнул стулом. Он привстал, сунул руку в карман брюк. Достал ту самую «выкидуху» которую я затрофеил в четверг утром. Показа её мне. Положил «выкидуху» на письменный стол.

— Василий, — сказал Тюляев, — я тебе нож принёс. Мне он больше не нужен.

Я взглянул на циферблат будильника, что стоял на столе около Иришкиной кровати.

Тюляев и Лукина заметили направление моего взгляда.

— Гена предложил нам завтра в кино пойти, — сообщила Иришка. — На дневной сеанс. Всем вместе. Он сказал, что в «Пионере» снова показывают «Человека-амфибию». Это мой любимый фильм!

Иришка улыбнулась, чуть зажмурила глаза и тихо пропела:

— Эй, моряк, ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…

Лукина замолчала, тряхнула волосами.

— Я этот фильм уже сто лет не видела, — сказала она. — А раньше мы на него с девчонками часто бегали. Смотрели на Владимира Коренева. У меня в комнате даже его портрет висел. Пока брат ему усы не нарисовал.

Иришка улыбнулась и заявила:

— С усами Коренев стал смешным. Усы ему не идут. У меня над кроватью раньше много портретов висело. Брат всем усы дорисовал. Даже Юрию Гагарину. Я его за это отлупила. Весь день с ним не разговаривала!

Она тряхнула волосами — те заблестели в желтоватом свете лампы.

Я заметил, как Геннадий прикоснулся пальцем к своим усам.

— Вася, так мы пойдём завтра в кино? — спросила Иришка.

Я пожал плечами.

— Идите. Зачем вам моё разрешение?

Геннадий встрепенулся.

Стул под ним снова скрипнул.

— Ты не понял, Василий, — сказал Тюляев. — Я билеты для всех купил. Пять штук. Сеанс в три часа дня. У папы знакомая в кинотеатре работает. Я с ней вчера случайно встретился. Сегодня после школы забрал билеты. Вот.

Он поднял со стола широкую полоску бумаги и показал её мне.

— «Человек-амфибия» не новый фильм, — сказала Иришка. — Но билеты на него до сих пор вмиг раскупают. Гена молодец, правда? Я даже и не знала, что в «Пионере» завтра такой фильм будет. Я думаю, Надя тоже обрадуется.

— Степанова и Черепанов уже в курсе ваших планов?

Лукина покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я завтра утром к ним схожу.

Иришка вскинула брови.

— Братик, так ты пойдёшь с нами?

— Разумеется, — ответил я. — Обожаю Анастасию Вертинскую.

Лукина хлопнула в ладоши и заявила:

— Здорово!

Тюляев накрыл билеты «выкидухой» (словно их могло унести ветром), поднялся.

— Гена, ты уже уходишь? — спросила Иришка.

— Да, мне пора, — ответил Тюляев.

Он пообещал:

— Завтра за вами зайду.

* * *

Мы проводили Геннадия. В прихожей я пожал ему на прощанье руку.

Вернулись в спальню — Иришка спросила:

— Васенька, как ты считаешь, он понял мой намёк?

— Ты про усы?

— Да. Уверена, что без этих дурацких усиков Генка станет намного красивее! Как думаешь, он их уберёт?

Я пожал плечами и ответил:

— Завтра узнаем.

* * *

Весь вечер Иришка вертелась около зеркала: «наводила красоту». В ход снова пошли бигуди. Из шкафа Лукина опять достала все свои наряды и измучила меня вопросами, какое платье «лучше». От этих вопросов я сбежал в гостиную, где в компании Виктора Семёновича рассматривал через стекло ярких рыбок. С Иришкиным отцом я обсудил перспективы нашей советской футбольной сборной на грядущем (восьмом по счёту) чемпионате мира по футболу, который состоится этим летом в Англии.

Виктор Семёнович был настроен оптимистически. Он утверждал, что на этот раз наши футболисты учтут опыт прошедшего чемпионата Европы и не допустят осечки в финальном поединке. В том, что сборная СССР выйдет в финал чемпионата, Иришкин отец не сомневался. Я слушал его рассуждения и вспоминал, как болел за наших футболистов тогда: летом шестьдесят шестого года. Тогда я тоже воспринял поражение сборной СССР в полуфинале и в матче за третье место, как личную трагедию.

* * *

В воскресенье утром Иришка, как и обещала, прогулялась к Черепанову и Степановой. Мы ждали их сегодня в гости (я ещё не слышал отчёт Черепанова о вчерашней генеральной репетиции — мне о ней пока рассказала только двоюродная сестра). Хотя о точном времени мы встречи не договорились. Лукина ещё вчера заявила: Лёше и Наде понадобится время, чтобы «подготовиться» к походу в кино. Поэтому она и навестила наших одноклассников сама (с утра пораньше).

Надежда и Алексей пришли к нам в час дня. Оба благоухали запахами парфюмов. Идею похода в кино они безоговорочно одобрили. Надя заявила, что «Гена Тюляев — молодец». Черепанов в ответ кивнул, но нахмурился. Хмурился он недолго — до тех пор, пока не приступил к рассказу о вчерашней репетиции. Он описал, как поднимался вчера на сцену, как