Эфиоп, или Последний из КГБ - Борис Гедальевич Штерн

А. Чехов

Тем временем Сашко с Гураге совершали свадебное путешествие по Восточной Африке. (В промежутке между Люси и Гураге Сашко отправился в непроходимые джунгли за прекрасной негритянкой Кай-Кай, совсем как Пушкин с прекрасной цыганкой Азой за цыганским табором, хотя негритянка Кай-Кай была не совсем то, что требовалось для выведения Пушкина, — она была из племени каннибалов {но жен у Сашка было так много — кроме официального гарема целая прорва, — что любой биограф запутается}.) Сашко после Гуляй-града, станции Блюменталь и Севастополя побывал в Стамбуле и в Риме, значительно расширил свой кругозор и занялся Африкой. Ах, Африка! Он влюбился в Африку. (Правда, здесь Сашку не хватало борща и вареников; еще правда и то, что он и в Украине не очень-то привык к борщам и вареникам, больше к их запаху.) Нгусе-негус подарил им для свадебного путешествия лендровер из личного гаража, по лендровер вскоре нажрался песка и зачах, не доехав до джунглей, опять пришлось ловить верблюдов и пересекать с караваном Сахару. Сначала они с невестой исследовали офирские Лунные горы — это царство теней и призраков, потом посетили Голубой Нил и побывали в Кении у подножья Килиманджаро, но взбираться на заснеженную вершину Сашко тогда поленился, а влез на нее с ледорубом перед самым нападением итальянцев на Офир; влез, чтобы помолиться всем африканским богам и, спустившись, убить под Килиманджаро своего первого и последнего льва, чем-то неуловимо похожего на Муссолини (какого-то смурного, лысого льва, закатывавшего глаза), — убить одного льва вполне достаточно, но и этого смурного льва Сашко не хотел убивать, однако убил его из винчестера, спасая какого-то безумного и абсолютно обнаженного американца, оказавшегося знаменитым боксером и малоизвестным писателем по имени Ernesto Hemingway{218} — о дружбе Сашка Гайдамаки с Эрнестом Хемингуэем будет рассказано в своем месте.

Как и следовало ожидать, генетический эксперимент Гамилькара вскоре вышел из-под контроля. Гураге с грехом пополам родила светло-кофейного мальчика, который через, полгода умер от желтой лихорадки; она запила, загуляла и вообще не оправдала государственных ожиданий — она явно не годилась в прабабушки африканского Пушкина. Гамилькару не терпелось ускориться, увидеть результаты эксперимента, и потому Гурагой дело не ограничилось. Сашку требовался личный гарем. Объявили конкурс, гонцы на лошадях и верблюдах скакали в отдаленные селения, выбирали невест для Сашка. Это должны были быть опытные черные девицы лет шестнадцати, в этом возрасте офирянки особенно плодотворны и плодородны. Она должна была родить от Сашка сына — Сашка Гайдамаку-старшего, деда офирского Пушкина; сын должен был произвести на свет в следующем поколении Сашка Гайдамаку-среднего, отца Пушкина, и, наконец, от него должен был появиться на свет Сашко Гайдамака-младший — африканский Александр Пушкин.

Невесты для Сашка подбирались по всему Офиру. Таким образом было положено начало африканской династии Гайдамак. Все офирские племена снарядили Сашку по невесте, соревнуясь между собой — чья невеста лучше. Имена Сашковым женам давались по названиям племен:

СПИСОК

законных жен Сашка Гайдамаки и одновременно офирских

племен, в одном из которых родился

прадед Пушкина Ибрагим Ганнибал

1. Агау

2. Амхара

3. Ануак

4. Араба

5. Аргобба

6. Афар

7. Бареа

8. Беджа

9. Берта

10. Гимирра

11. Гоша

12. Гураге

13. Каффа

14. Кома

15. Консо

16. Кунама

17. Логона

18. Мурле

19. Нуэр

20. Омето

21. Оромо

22. Офир

23. Сахо

24. Сидамо

25. Сомали

26. Тиграи

27. Тигре

28. Эдем

Итого: офирский сераль Сашка Гайдамаки составлял 28 официально зарегистрированных жен.

Все африканские негусы задумались, почесались в затылках и в других менее доступных местах. Опять офирский нгусе-негус их обставил. Им тоже захотелось заиметь собственных Alexandr-ов Hannibal'oв-Pouchkin'ых. Великие цари должны иметь собственных великих поэтов. Они нанесли визиты в Офир, послушали Сашка. Король Марокко страстно полюбил песню о Щорсе:

Кто под красным знаменем раненый идет?

Щорс идет под знаменем, красный командир.

Король Марокко выходил на ступени дворца, вытирал рукавом слезы.

«Черт знает, как хорошо! — думал он. — Вопрос: кто под красным знаменем раненый идет? Ответ: Щорс под красным знаменем, красный командир. Кто такой Щорс — черт его знает, но почему так на душе хорошо?!»

Император Жан-Бедель Бокасса из Центральноафриканской империи обожал слушать «Веди, Буденный, нас смелее в бой!». Черный эфиопский полковник Менгисту Хайле Мариам пускал сопли при звуках «Сопок Манчжурии», а конголезские близнецы Чомбе и Мобуту на пару балдели от «По долинам и по взгорьям». Абдель Насеру нравилось «Попереду Дорошенко, а позаду Сагайдачный», он хотел, чтобы его похоронили под эту музыку, но умер скоропостижно и не успел оставить завещание. Ну и, конечно, ливийский джамахериец Кадар Мудафи с белым, как у Пьеро, мучным застывшим лицом, оживлялся от «Отряд не заметил потери бойца и яблочко-песню допел до конца».

Работка Сашку предстояла еще та! Начались поставки невест со стороны. Сашку в Офир везли невест из Того и Бельгийского Конго, из Занзибара и Берега Слоновой Кости. Сначала он никому не отказывал. За одну ночь использования Сашка в качестве племенного быка соседние негусы вносили в офирскую казну солидные суммы, так что Сашко превратился в государственную бюджетную статью дохода. Будущий национальный Александр Пушкин того стоил. Но потом Сашко стал крутить носом, выбирать, набивать цену. Однажды ему привезли на случку толстогубую и толстозадую кенийскую принцессу:

— Сделай ее, Сашко, чего тебе стоит, а?

Принцесса была такой черной, что Сашку вдруг неудержимо захотелось трахнуть ее в забое угольной шахты в Южно-Африканской республике, что и было исполнено к удовольствию кенийского правительства и к восторгу принцессы. Технологическим процессом, который рифмуется с «менуэтом», она владела восхитительно.

В постели Сашко был неутомим, ненасытен. Сашко каждую ночь тяжело трудился и каждый день, отсыпаясь и отдыхая, ждал работы, как крестьянский сын ждет жатвы, отставляя рукой в сторону своего отца — отдохни, батя. Каждый вечер к Сашку на львиные и леопардовые шкуры слуга-эфиоп приводил новую невесту, одну краше другой, — чистую, черную, жирную, как украинский чернозем. О такой жизни Сашко не мог мечтать в своем Гуляй-граде, он даже не догадывался о такой жизни.

Гамилькар спешил, да и по расчетам на менделевском горохе и по опыту с купидонами (экспериментировать с дрозофилами генетика тогда только еще начинала, за что позднее и поплатилась в СССР — лучше уж ставили бы опыты на мухе цеце) выходило, что выведение офирского Alexandra Hannibal'a-Pouchkin'a можно ускорить: если каждый промежуточный предок Пушкина пораньше начнет половую жизнь — скажем, лет с восьми, — а жен у него будет столько, что драть-не-передрать, — то и Пушкин в четвертом колене появится не через сто лет, как в России, а через