Лётчик: Лётчик. На боевом курсе! Под крыльями Босфор - Владимир Владиславович Малыгин

тянется длинная пауза. Тишина вокруг настолько осязаемая, что можно её руками потрогать. Никто не шевелится. Ну и я замер. Сижу, молчу, а пить-то после столь длинного монолога как хочется. В горле пересохло. Полцарства за бокал воды. Чужого царства, само собой. А счастье-то так близко – вон он, графин на подносе, только руку протяни. Но решимости не хватает нарушить вязкую тишину.

По горлу прокатывается непроизвольный глотательный спазм при этаких мыслях. Ещё бы, прям-таки наяву представил себе запотевший стакан прозрачной холодненькой водички. И увидел. Да я его с самого начала видел, только внимания не обращал, не до того мне по понятным причинам было.

Джунковский всё замечает, делает правильный вывод и кивает мне на стоящий посередине стола поднос со стаканами и графином. Организм не позволяет проигнорировать такое щедрое предложение, и я протягиваю вперёд руку. И словно этим простым движением спускаю крючок действий. Вздрагивает Александр Михайлович, буквально силком вытягивает себя из каких-то тягостных глубин собственных размышлений, наконец-то приходит в себя Мария Фёдоровна и поднимает на меня настолько холодный взгляд, что моя рука зависает на полпути, так и не успев дотянуться до вожделенного графина.

– Я почему-то до конца надеялась, что всё это в конечном итоге окажется каким-то нелепым фарсом. В прошлый раз эти ваши предсказания прозвучали не настолько убедительно. Но сейчас вы рассказываете о таких серьёзных и ужасных вещах, которые никак не могут ими оказаться. Вы это понимаете? В это просто невозможно поверить! Невозможно! – и уже гораздо тише продолжает после коротенькой, но такой многозначительной паузы. И холодный взгляд меняется на беспомощный. – Невозможно… Если бы я своими глазами ни видела печальное окружение своего сына, если бы ни говорила ему неоднократно о губительности той политики, которую пытается проводить Ники. Да ещё и под явным влиянием этой вздорной немки! И Распутин… А эти его так называемые реформы? Если всё так, как вы нам рассказываете, то многое становится понятно, как понятно и то, к чему всё это приведёт… Что скажете?

Это что? Она меня же и спрашивает? Ну, даёт императрица!

На моё счастье, отвечать сразу мне не пришлось. Александр Михайлович взял слово, сбив тем самым накал страстей за столом.

– Я немедленно отправлюсь к Ники и серьёзно с ним поговорю. Он должен знать, куда и к чему приведёт империю и свою семью.

Вот! Ключевое слово тут – семья! Это у нынешнего императора явно на первом месте. Вместо империи. Только что он сделал, чтобы эта семья осталась живой и здоровой? Я уж не говорю о том, чтобы она была счастливой? Да ничего! Привёл её в полном составе на бойню и терпеливо ждал расстрела… И это самые для него родные и дорогие люди! Что уж тут говорить об остальном народе и об империи!

Ладно, я всё что знал рассказал, по крайней мере основные события нашей истории, дальше вам предстоит делать из моего рассказа свои выводы. Хочется надеяться и верить, что выводы будут сделаны правильные. Впрочем, время покажет. И ещё одно. Этакая реакция правящей семьи, то есть находящейся в этой гостиной её малой части, мне понятна. Но смогут ли они сейчас мыслить трезво? Не начнут ли делать глупости под влиянием эмоций? Вроде бы не должны, не то воспитание и не то положение…

И у меня сейчас странные и какие-то двоякие ощущения. Вроде как на всё происходящее смотрю со стороны, кажусь сам себе неким сторонним наблюдателем, рассматривающим присутствующих, словно только что пойманных и наколотых на булавки бабочек. Любопытно мне их трепыхание. И в то же время целиком и полностью не отделяю себя от этих присутствующих и в полной мере вижу себя наколотым на точно такую же булавку под чьим-то изучающим или любопытствующим взглядом. И трепыхаюсь точно так же, стремясь из последних имеющихся у меня сил соскочить с острого кончика и освободиться. Только освобождаться некуда и незачем. Это ведь и моя судьба. Странная такая раздвоенность. Привет от моего двойника?

Само собой, разговор на этом скомкался и свернулся. Ушли из гостиной и даже не оглянулись Мария Фёдоровна и Александр Михайлович, остались мы с Джунковским. А генерал-то всё это время молчал, ни слова не сказал. Что сейчас скажет? Ладно, пока появилась такая возможность наконец-то попить водички, нужно ей воспользоваться. И я быстро наливаю себе полный стакан и махом выпиваю. Тут же наливаю второй и опрокидываю следом за первым. Только сейчас чувствую вкус воды, пересохшее горло шипит и потрескивает, впитывая в себя влагу. Хорошо! И тянусь за следующей порцией.

– Что прикажете с вами делать, Сергей Викторович?

Не прекращая своего дела по наполнению третьего стакана, бросаю внимательный взгляд на генерала и натыкаюсь на точно такой же встречный. Осторожно ставлю на поднос полный стакан. Не успел до рта донести. Похоже, третья порция животворящей влаги пока откладывается.

– Да ничего, Владимир Фёдорович. Ничего кроме пользы мои откровения вам не принесут. А как эти откровения правильно использовать? Так это уже ваше дело.

– А вы, значит, руки умываете?

– Конечно. Где я и где вы. Да я даже в своей роте ничего сделать не могу без разрешения командира.

– Не передёргивайте, господин штабс-капитан! – довольно- таки резко осадил меня Джунковский. После коротенькой паузы уже более спокойно продолжил: – Вы прекрасно поняли подоплёку моего вопроса.

– Понял. И что? От меня дальше ничего не зависит.

– Вы сами-то верите в это? Сомневаюсь я отчего-то. Иначе не предлагали бы мне собрать всю эту информацию, – и Владимир Фёдорович накрывает ладонью лежащие на столе несколько перевёрнутых листочков бумаги.

– А вы собрали? Можно глянуть?

– Отчего же нельзя? Конечно, глянем, даже обязательно глянем. Только объясните сначала, для чего она вам нужна? А то из ваших прошлых объяснений я так ничего и не понял, – в очередной раз внимательно посмотрел мне в глаза и соизволил продолжить: – Марии Фёдоровне очень любопытно стало, для чего всё это ВАМ нужно. И перепоручила мне обязательно и в наиболее сжатый срок исполнить вашу просьбу.

А я и не сомневался в таком повороте дела. А объяснить можно и даже нужно. И я приступаю к подробному изложению своих идей. А вдруг что-то дельное из всего этого получится? Здесь и создание нового авиационного мотора, и производство авиабомб. И, самое главное, переход на производство основных и перспективных самолётов, отказ от выпуска давно устаревших моделей. Ну и многое другое, о чём успел хорошенько подумать за эти месяцы. И про Котельникова не забыл с его парашютами, и даже о