Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

на меня наваливаются какие-то оглушающие вселенские пустота, тишина и одиночество. Словно громадная часть мира безжалостно отрублена от меня, от моего сердца. Тупо разглядываю так и не надетые серые нитяные перчатки, которые сжимаю в кулаке и всё никак не могу его разжать.

Дома тихо и светло. Горят все лампы, а моя мама молча замерла на диване и глядит куда-то в сторону сухими безразличными глазами. Жена, наоборот – ходит по гостиной из угла в угол и беспрерывно вытирает слёзы влажным полотенцем.

– А где… – хочу сказать «папа», но почему-то не могу выговорить. – А где отец?

– Уже увезли, – отвечает жена. – Ему среди ночи стало плохо, мы вызвали «скорую помощь», и они решили забрать его в больницу. Он отказался от носилок, и пока самостоятельно спускался по лестнице… Сердце…

Бессмысленно озираюсь по сторонам, и взгляд останавливается на мокрой грязи на полу, оставленной врачами из «скорой». На улице у подъезда грязный снег…

– Мама, как ты?

Но она молчит и по-прежнему смотрит куда-то в сторону. Подхожу к ней и опускаюсь на колени. Пытаюсь взять за руки, но она отдёргивает их и непонимающе смотрит теперь на меня, и опять, наверное, не видит.

Обхватываю её и опускаю голову на колени. Плакать по-прежнему не могу, лишь в горле завяз какой-то твёрдый солёный комок, который постоянно пытаюсь сглотнуть, но ничего не получается.

– Мама…

И вдруг чувствую, как по моим волосам осторожно побежали её лёгкие пальцы, которые перебирают волосинки, укладывают прядки и всё никак не могут остановиться. Лишь один палец – указательный на правой кисти – слегка царапает мне висок, когда рука бессильно соскальзывает. Потом этот висок долго будет ныть, словно помнить тонкой своей жилкой, как его касалась тёплая мамина ладонь…

– Признайся, ведь именно это и было твоим самым главным желанием? – раздаётся за спиной голос. – Вспомнить и снова ощутить это лёгкое родное прикосновение…

Открываю глаза и оглядываюсь по сторонам, но никого вокруг нет. Я по-прежнему в полутёмной палате. На соседней кровати сын, и рядом с ним приборы с волнующимися синусоидами и бегущими цифрами.

Дотягиваюсь рукой до волос, и мне кажется, что они всё ещё тёплые от того давнего маминого прикосновения.

Задумывался ли я прежде, какое у меня самое заветное желание? Заработать побольше денег? Чепуха полная! Никого ещё деньги не сделали счастливым… Жить в большой квартирке в центре Тель-Авива, Москвы или Нью-Йорка? Мне хватает и той, в которой я живу. Наоборот, меня сегодня всё чаше тянет на природу, на чистый воздух, где тихо и спокойно… Любимая работа? Так ведь ею, как правило, оказывается та, которую больше всего ненавидишь, но и жить без которой уже не можешь… Остаются мамины руки – память детства, светлые слёзы, запоздалое счастье убедиться, что только в детстве тебя любят по-настоящему – искренне, беззаветно, навсегда… И так отчего-то печальна эта главная вселенская любовь…

Однако… этот голос. Неужели он мне приснился? Я же его слышал раньше!

Пытаюсь встать, но голова кружится, хоть и не болит. Лишь в виске бьётся и пульсирует моя старая неразлучная приятельница – беспокойная жилка.

…Мне нужно снова попасть на каменистую дорогу, которая ведёт сквозь туман к замку на скале. И чтобы где-то недалеко дышало море с пенными барашками волн. Как на картине, нарисованной авиаконструктором Бартини. А потом – увидеть белое полыхающее пламя на шпиле самой высокой башни замка.

Ноги подкашиваются, и я сажусь, покачиваясь, на край кровати. Перебираю в темноте руками по простыне и вдруг натыкаюсь на свою одежду, которую незаметно принёс и положил Шауль Кимхи. Ах, да, я же сам просил его сходить за ней.

В кармане брюк нащупываю крохотную серебристую заколку, в которую вделан кусочек сияющего кристалла. Даже в темноте он сверкает и переливается разноцветными лучиками.

Это же осколок от того великого кристалла, что сиял белым пламенем на верхушке замка «Стражей Времени»… Бартини просил передать его сыну. Словно снял со своей картины и отдал мне.

И всё-таки я, чего бы мне это ни стоило, обязан сейчас встать и подойти к сыну. Медленно поднимаюсь с кровати и – словно очередной раз погружаюсь в туман. Под ногами камни… Откуда они здесь, в больничной палате?

Туман обволакивает меня, но я иду. Могу даже закрыть глаза, потому что дорогу знаю наизусть. Дыхание учащается, шаги становятся уверенней. Оживаю и дышу полной грудью…

Со всех сторон на меня неожиданно обрушиваются сотни звуков – какие-то птицы поют на невидимых деревьях, ветер шумит среди одиноких валунов на обочине, прибой шипит песком на далёком морском берегу. И мне уже ничего не страшно – ни эта бесконечная дорога, ни этот крутой подъём, который всегда необходимо пройти в одиночку, ни страх перед неизвестностью.

– Сын, – говорю я и касаюсь его руки, – мне нужно передать тебе…

Вкладываю кристаллик в его ладонь, и происходит очередное чудо – хотя я уже знаю, что оно непременно должно случиться. Пальцы сжимаются, ощупывая кристаллик, и сын открывает глаза.

– Папа? – шепчет он, и лицо его даже в темноте заметно розовеет. – Ты со мной? Ты здесь?

– Здесь, сынок.

– Всё будет хорошо, папа. Всё теперь будет хорошо. Ты меня слышишь?..

Алексей Осадчий

АВАНТЮРА АДМИРАЛА НЕБОГАТОВА

Трилогия

Авантюра адмирала Небогатова

Глава 1

— С Богом, Николай Иванович! — напутствовал контр-адмирала Небогатова, командир броненосца «Император Николай 1» капитан первого ранга Смирнов, провожая начальника на флагман Второй Тихоокеанской эскадры.

Отряд Небогатова, для устрашения врагов и поддержания бодрости духа в подданных российского императора, поименованный Третьей Тихоокеанской эскадрой, соединился таки 26 апреля 1905 года с армадой вице-адмирала Рожественского в бухте Ван-Фонг.

— Да, представляю, как Зиновий Петрович рвёт и мечет сейчас, — хмыкнул контр-адмирал, — он от нашей «инвалидной команды» с самого Мадагаскара убегал, да вишь, — не вышло.

Адмирал хмыкнул ещё раз, нервным жестом поправил перчатки и шагнул на рассыльный катер, направляясь с членами своего штаба на броненосец «Суворов». Суету и бестолковую толкотню у трапа Небогатов и сопровождавшие его офицеры списали на общую нервозность и желание наиболее торжественно обставить встречу адмиралов при соединении эскадр, дабы максимально вдохновить личный состав. Очевидно, гордец Зиновий встретит на палубе…

Однако, взглянув на бледные, растерянные лица фалрепных контр-адмирал как в лихие мичманские годы взлетел на палубу флагмана и завертел головой, высматривая монументальную фигуру Рожественского.

— Господин контр-адмирал! Николай Иванович! — Клапье де Колонг, растрёпанный и жалкий, не похожий на солидного и