Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

интернируются, а мне предстоит суд, вероятно крепость, поношение и презрение всей России. Как же — вот герой Рожественский непременно бы одолел Того с Камимурой, но появился Небогатов и всё испортил. Так будут говорить, и правильно будут говорить. Но нет у нас другого выхода. Мы то с вами знаем.

— И поэтому, — авантюра?

— Она самая, милейший Константин Константинович, Авантюра адмирала Небогатова.

Глава 2

С продвижением на Дальний Восток Второй Тихоокеанской эскадры служба на отряде владивостокских крейсеров заметно «оживилась». После боя в Цусимском проливе 1 августа 1904 года, крейсера отремонтировали, насколько позволяла скромная ремонтная база порта: залатали пробоины, починили станки орудий, добавили по четыре шестидюймовки. Офицеры, пережившие бой с эскадрой адмирала Камимуры, (а таковых на «России» и «Громобое» оставалось большинство, несмотря на ротацию кадров), прикидывали шансы балтийцев, и как они, «понюхавшие пороху дальневосточники», могут помочь прорыву эскадры.

Наиболее горячие головы предлагали идти навстречу эскадре Рожественского Лаперузовым проливом, но скептики и реалисты напирали на трудности соединения со Второй Тихоокеанской в открытом море и ответно чертили схемы обстрелов западного побережья Японии, после чего Того всенепременно бросит эскадру Камимуры на уничтожение наглецов, покусившихся на священную землю Ямато. А отвлечение трёх-четырёх броненосных крейсеров от «сторожбы» в Цусимском проливе, существенно укоротит боевую линию Хейхатиро Того, облегчив тем самым задачу балтийцам.

Так думали и «плановали» весной 1905 года офицеры с «России», «Громобоя», номерных миноносцев, транспортов, причисленных к РИФ и само собой — кают-компании «охромевшего», но от этого не ставшего менее боевым крейсера «Богатырь». В общем, в славном городе Владивостоке у офицеров Российского Императорского Флота хватало тем для разговоров, диспутов, дискуссий…

Что примечательно, — до оскорблений и дуэлей, (которые всегда сопровождают любой «мозговой штурм» будь то армия, либо флот) отложенных до окончания военных действий, не доходило, потому, что моряки чувствовали себя дОлжными Отечеству (бесцельная и бездарная гибель флота в Порт-Артуре сказалась) и все как один готовились сложить головы, обороняя последний форпост Российской империи на дальневосточных рубежах. А поскольку при штурме япошками крепости Владивосток геройски погибнуть собирались все без исключения господа офицеры — как морские, так и сухопутные, то и стычек флотских и армейских было неимоверно минимальное количество.

Контр-адмирал Иессен после выхода эскадры с Мадагаскара каждый день ждал инструкций от Рожественского, но вице-адмирал хранил необъяснимо гордое молчание, а потом и вовсе умер. Зато Николай Иванович Небогатов в первые же дни, (да что там — часы!) на посту врио командующего направил Иессену пространную телеграмму, настоятельно требуя очистить от японских мин, неустанным и неусыпным тралением, окрестности Владивостока. Такоже «академик» в приказном порядке рекомендовал держать в море, начиная с 10 мая, два номерных миноносца с лучшими штурманами, задачей которых является встреча прорвавшихся судов и сопровождение их до гавани по протраленным фарватерам.

Иессен и до того не питал к Небогатову дружеских чувств, но после «командной» депеши «выскочки-акадЭмика», волею судеб получившему под начало мощнейшую эскадру, обозлился не на шутку. Карл Петрович весьма нервно реагировал даже на безобидные казалось бы прозвища, которыми всяк неоперившийся мичман награждает «своего адмирала». Но традиции традициями, а Иессен крайне злобился, слыша от доброхотов те «клички», которыми наделяла его мичманская молодёжь и команды крейсеров.

Больше всего бравого адмирала бесило поименование «крейсерской погибелью». И самое обидное — были все основания к такому прозвищу: тут и разбитый исключительно из-за бравады Иессена на камнях «Богатырь», оставленный и затопленный экипажем «Рюрик», потом и «Громобой», славно «поцарапавший» днище также «записали» на Иессена…

Прямо говоря, моряки дальневосточники считали Карла Петровича «нефартовым» адмиралом, человеком с непростой судьбой и тяжёлым характером. И правда, служить с ним было нелегко. Нелегко, но интересно.

Совещание с командирами крейсеров для обсуждения инструкций Небогатова Иессен созывал с неохотой. Например, он предпочёл бы не видеть там капитана первого ранга Стеммана, командира злосчастного «Богатыря». Стемман искренне считал адмирала могильщиком своей карьеры, а потому желчно критиковал любые инициативы Иессена. Но не позвать каперанга «инвалидного» крейсера — значило смертельно обидеть того, и из критика-брюзги сделать настоящим врагом. Нет, на это Карл Петрович пойти не мог. Но всё-таки решил предельно сократить число участников совета, в итоге — «соображали вчетвером».

Помимо Стеммана, хмуро взиравшего на начальство, крепкий чай с лимоном употребляли капитан первого ранга Лев Алексеевич Брусилов, командир «Громобоя», брат генерал-майора Алексея Алексеевича Брусилова, начальника Офицерской кавалерийской школы и капитан первого ранга Владимир Александрович Лилье, командовавший броненосным крейсером «Россия».

Ознакомив каперангов с наставлениям-приказами-пожеланиями Небогатова, не преминув «подшпилить», что Николай Иванович те же инструкции отправил и в столицу, что не лучшим образом характеризует «случайного» командующего, неискушённый в интригах Иессен «попал под раздачу». Начал, разумеется, Стемман.

— Карл Петрович, я не понимаю, почему вы так критичны к прямому приказу командующего (Стемман особо, побуквенно, выделил это слово — КОМАНДУЮЩЕГО) о тралении прилегающих к Владивостоку водных районов? Разве Николай Иванович не прав? Разве мало нам крейсеров, стоящих в доке, из-за грубейших навигационных ошибок? А тут ещё и минная опасность! Японцы минами закидывают нам все выходы, а мы преступно молчим, ничего не предпринимаем, отсиживаемся под защитой орудий крепости.

— Александр Фёдорович! Потрудитесь держать себя в руках!!! — Иессен был до крайности взбешён прямым, без дипломатических экивоков «наездом» Стеммана.

— Я держу себя в руках! Я спокоен! — обозлённый каперанг встал и, глядя в глаза контр-адмирала, чеканил слова весомо и пугающе чётко, — Да, я считаю преступлением пренебрежение к угрозе минных постановок врага под нашим носом. Вашего благодушия, господин контр-адмирал — я не понимаю! Потрудитесь объяснить, что вы нашли смешного в дельных и логичных указаниях адмирала Небогатова?!

— Карл Петрович! Александр Фёдорович! — отставив стакан с чаем Брусилов поднялся и, предваряя ответную, страшную реплику Иессена, обратился к спорщикам. — Ну что вы право, как мичманцы из-за примы уездного театра схватились! Хорошо, нас здесь только четверо. Да если офицеры или нижние чины на ваше мушкетёрство посмотрят, мы без японцев получим во Владивостоке «кровавое воскресенье»! Вы же знаете, какую подрывную работу ведут агитаторы в экипажах и в крепости, как они настраивают матросов и солдат на бунт. Резню готовят! Нам важно единство старших командиров показать, уверенность в победе, готовность достойно встретить Вторую эскадру. А вы, — ну словно дети малые, — Брусилов болезненно скривился, махнул рукой и сел.

— Лев Алексеевич прав, — Лилье также поспешил «разнять» Иессена и Стеммана, — революционеры радуются нашим поражениям, кликушествуют. В городе какие-то «студенты» зазывают матросов в кабаки, угощают, а в ответ просят пронести на суда прокламации. А там призывы учинить «варфоломеевскую ночь» офицерам, поднять