Муля, не нервируй... Книга 2 - А. Фонд

сказал, что в адрес профкома было подано заявление об аморальном поведении аспирантки Сазоновой (я вспомнил, что это фамилия Маши) и профессора Бубнова. Что, мол, данная аспирантка совращала профессора, зная о том, что он женат. Сазонова пыталась разрушить советскую семью – ячейку советского общества. Кроме того, сам упомянутый профессор, используя служебное положение, склонял аспирантку к связи. И что в связи с этим данным участникам дела следует выразить общественное порицание с занесением в трудовые книжки, а вышеупомянутую аспирантку уволить без права защиты кандидатской диссертации в других научных организациях. С семьёй Бубнова провести беседу, для чего вызвать супругу данного профессора и уведомить её о сложившейся ситуации.

После того, как мужик озвучил суть заявление, народ в зале зашумел. Поднялся такой галдёж, что мужик минут пять не мог всех утихомирить.

Я аж восхитился задумкой Попова. Это ж надо. Он одним махом перечеркнул по сути и карьеру, и семейную жизнь Мулиного отчима. Ещё и время выбрал такое, когда его нету и оправдаться, и защититься он не может. И всё бы у него получилось, если бы Машенька не додумалась позвать меня.

Вдруг с места подскочила давешняя старушка, которая забегала тогда в кабинет отца. Она вскочила и громким визгливым голосом заявила:

– Вздор! Вы не имеете права! Это нарушение!

– Па-а-а-азвольте! – рявкнул на неё пузатый, – никакого права мы не нарушаем!

– Вы нарушили регламент! – вскричала старушка, – во-первых, отсутствует сам Модест Фёдорович. А вы не имеете права его судить, за спиной! Что в лицо ему стыдно смотреть?!

– Ничего подобного, Зинаида Валерьяновна! – опять рявкнул пузатый, – мы сейчас судим не Модеста Фёдоровича! А его аспирантку! Её безнравственное поведение! И расследование мы провели согласно регламенту! Было заявление. Мы рассмотрели. Составили акт. Опросили свидетелей. Опять составили акт. Вынесли на общее собрание. Так как Модест Фёдорович партийный, а Сазонова – из комсомола по возрасту отчислена, а в Партию она не вступила, то было принято решение рассмотреть это дело на общем профсоюзном собрании!

Старушка умолкла и села, растерянно оглядываясь на остальных в поисках поддержки.

А в зале опять зашумели. На этот раз порядок толстяк навёл гораздо быстрее.

– Слово предоставляется товарищу Ломакиной.

К трибуне поднялась долговязая девица. Она была бы даже красивой, если бы не выражение лица. Казалось, её сейчас вытошнит прямо на эту злополучную трибуну. Судя по тому, как дёрнулась Машенька, я понял, что это и есть подруга Таня.

– Как давно Сазонова вступила в порочащую связь с Бубновым? – задал вопрос толстопузый. – Расскажите нам всё, что вам об этом известно.

– Сразу, как только поступила в аспирантуру, – поджав губы, сказала Таня. – Сама по себе Сазонова, как химик, слабая и написать диссертацию так быстро не смогла бы. Жа и вообще самостоятельно не смогла бы. Поэтому она соблазняла нашего научного руководителя, чтобы защититься досрочно.

По залу прошелестел вздох. Толстопузый предупредительно постучал карандашиком по графину.

– Он ей даже место младшего научного сотрудника дал, хотя она и не имеет ещё кандидатской степени, – наябедничала Ломакина и посмотрела на всех ясными невинными глазами.

Машенька, которая сидела возле меня, чуть не подпрыгнула после этих слов, я еле удержал её.

– Тихо, – шепнул я ей. – Ещё не время.

– Мы с Сазоновой вместе поступили в аспирантуру, в один день, – продолжала искать правду Ломакина, – и ей сразу дали мэ-нэ-эса, а я так и работаю лаборантом. И другие аспиранты тоже: Якимов, Григорьев, Шамрова, Зуев и Рахимов. Хотя Шамрова и Рахимов пришли на два года раньше. А всё ещё лаборантами работают.

В зале поднялся такой шум, что ни стучание по графинчику с водой, ни призывы к тишине не помогали. Толстопузый пытался унять народ, но не получалось. Все кричали, доказывали и возмущались одновременно. И ничего понять нельзя было.

– Вот мразь, – сказала Машенька и с ненавистью посмотрела на лучшую подругу, уже бывшую.

Та как раз в это время посмотрела на Машеньку и в её взгляде промелькнуло такое злобное торжество, что у меня аж холодок по позвоночнику прошел. Мда, это она ещё такая юная, тоже где-то под тридцатник ей. А что с нею будет в пятьдесят, когда она пообтешется и наберётся опыта? Страшно даже подумать.

– Товарищи, кто желает высказаться по этому поводу? – спросил толстопузый и с затаённой угрозой сказал, – и давайте не шуметь и говорить по очереди. А кто будет нарушать дисциплину, сейчас Ольга Михайловна быстренько на списочек всех запишет и завтра Ивану Ивановичу мы передадим. И эти товарищи останутся без квартальной премии. И не говорите потом, что я не предупреждал.

В зале мгновенно застыла звонкая тишина. Лишь было слышно, как сзади сопит одышливый толстяк. Надеюсь, за громкое сопение его не лишат квартальной премии.

– Так есть желающие выступить? – опять задал вопрос толстопузый.

Старушка подскочила и воскликнула, вытягивая руку, высоко вперёд:

– А можно я скажу?

– Вас, Зинаида Валерьяновна, мы уже слушали, – недовольно поморщился толстяк.

– Где это вы меня слушали? – возмутилась она, – посмотрите в свой протокол! Я надеюсь, вы его правильно ведёте?! В разделе «были заданы вопросы и выступили» меня нету!

– Говорите, – с неохотой протянул толстопузый.

Старушка юрко выскочила к трибуне и затараторила:

– Товарищи! Я знаю Модеста Фёдоровича всю его профессиональную жизнь. Ещё с аспиранта его прекрасно помню. И я вам скажу – нет человека более порядочного, чем он. И жену его, Надежду Петровну тоже знаю. Я всю семью их хорошо знаю, мы с покойным Петром Яковлевичем…

– Зинаида Валерьяновна, – рявкнул толстопузый, – давайте ближе к делу. Ваши воспоминания, конечно, очень интересны, но мы здесь собрались по другому поводу.

По залу прошелестели смешки.

Старушка после такой отповеди гневно вспыхнула и едко сказала:

– Валентин Альфредович, мы тоже прекрасно знаем, что вы – друг Попова. И знаем, к чему вы всё это ведёте…

В первом ряду справа подскочил похожий на колобок мужичок, лет за пятьдесят и возмущённо закричал:

– Я бы попросил без ваших инсинуаций, Зинаида Валерьяновна!

– Вы хотите сказать, что я не права, Виктор Семёнович? – закричала старушка.

Толстопузый побагровел и заорал тоже:

– Зинаида Валерьяновна! Извольте сесть на своё место! А не то я приму меры и выведу вас из зала!

Старушка дёрнулась, как от оплеухи, и, чеканя шаг, с ровной спиной, вернулась на