Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

не снимаете скафандр, пока не включите вот эту штуку, – он достал из сумки и протянул мне уже знакомую серебристую коробочку, которую в свое время включал у меня в комнате дядя Роланд во время нашего последнего разговора. – Знаете, что это такое? – спросил Холечек.

– Приходилось встречаться. Это глушилка подслушивающих и подсматривающих устройств.

– Все правильно. До конца вашего путешествия она должна быть постоянно включена, пока вы снова не наденете скафандр и не попадете к встречающим вас.

– С этим мне все понятно. Скажите, Петер, я слышал, на Олероне создается интернациональная бригада из добровольцев, готовых воевать на стороне повстанцев.

– Да, есть такое. Вы понимаете, Штефан, что вы в своем желании свернуть шею Рейху не одиноки. Все больше людей, живущих в Рейхе, начинают осознавать неправедность этой войны, когда людей убивают только за то, что они хотят жить по-другому, по-своему. Люди с обостренным чувством долга, справедливости и твердой жизненной позицией, у которых в голове мозги, а не набор из мишуры националистических клише и лозунгов, понимают, что Рейх, погрязший по самые уши в коррупции, когда большинство, работая с утра до ночи, с трудом перебиваются, получая гроши, считая каждую копейку, обслуживают крохотную верхушку, которая жирует, живя над законом и плюя на закон.

Они – эта самая верхушка, – прировнявшие себя к богам, забыли, что есть не только божьи, но общечеловеческие каноны, считая простых граждан идиотами, никчемным быдлом, просто придатками, созданными, по их мнению, лишь для того, чтобы они, боги, могли вкусно есть и сладко спать, милостиво разрешая им обеспечивать себя и ухаживать за собой.

Корпорации и банки, принадлежащие этой же самой верхушке, вконец обалдевшие от своей полной безнаказанности и сверхприбылей, обдирающие рядовых граждан как липку, готовы смешать с грязью, затоптать любого, кто не согласен с таким мироустройством. А депутаты сената – эти жадные, подлые, двуличные, бесхребетные приспособленцы, эти сладкоречивые подонки, избранные из каждого протектората в сенат для того, чтобы отстаивать интересы своего народа, за возможность подбирать крохи со стола олигархов быстренько забывают об обещаниях, данных своим избирателям, дружно голосуют за такие законопроекты, что волосы становятся дыбом, лишь бы угодить власть имущим.

Рейх – с его человеконенавистнической политикой, неприятием чужих мнений и желаний, превосходством одной расы над другими, делением людей по национальному признаку – насквозь прогнил, и Олерон станет тем поворотным моментом, тем отправным пунктом, когда Рейх все-таки поскользнется и расшибется в пух и прах, а верхушке Рейха и ее приспешникам наконец выпустят кишки. Поэтому и появились такие люди, готовые драться и отдавать свои жизни за светлое будущее всего человечества, за честь, за справедливость. Среди них, как ни странно, много немцев и даже англосаксов – людей, которым по рождению дано право считаться высшей расой и которые, казалось бы, могли быть довольны своим привилегированным положением в обществе.

– И они все, чтобы вступить в интербригаду, добираются до Олерона так же, как я?

Холечек внимательно посмотрел на меня.

– Каждый по-разному, у каждого свой путь, – ответил он уклончиво. – Но если есть желание и четкое понимание того, чего ты хочешь, то человек обязательно найдет свою дорогу.

Наконец диспетчер космопорта дал добро на посадку. Мы пробежались по полосе и примкнули к одному из многочисленных рукавов шлюзов. Перед тем как надеть шлем, Холечек сказал:

– Сейчас мы пройдем таможенный контроль, после этого я передам вас под опеку нашего парня – докера, который в обход таможенной системы проведет вас на корабль. Таким образом для всех будет считаться, что Штефан Дорн находится здесь, на базе «Депо сортировочное». Понятно? Яр Ковалефф остается в клинике СОМНО на СТК 3, Штефан Дорн будет находиться на базе «Депо сортировочное».

«Интересно, кто же тогда летит на Олерон? Вот это задачка», – подумал я про себя.

– Ну что, Штефан Дорн, удачи вам и ждем вас через месяц, – Петер протянул мне руку.

– Спасибо вам, Петер, за все и, ради бога, еще раз извините за бутерброды, я не со зла.

– Ну что вы, Штефан. Я счастлив, если вам понравилось, было вкусно и вы получили удовольствие.

– Еще какое.

Рукопожатие в перчатке скафандра получилось неуклюжим, довольно забавным, но очень теплым. Старший санитар Холечек мне начинал нравиться.

Мы надели шлемы и вышли из дисколета. Опять уже знакомая процедура прохождения таможенного аппарата. Опять долго плутали по лабиринтам коридоров, пока не оказались в небольшой комнатушке-подсобке, заваленной всяким хламом, где нас поджидал, сидя на лавке, облокотившись о стенку, раскинув широко ноги, человек в оранжевом скафандре докера. Я так понял, это и был тот парень, который должен переправить меня на корабль.

– Ну и сколько можно ждать? – вместо приветствия сразу наехал он.

– Извини, Марк, долго посадки не давали.

– Не давали им. Значит, раньше надо вылетать, спать надо меньше, чтобы вовремя прибывать на место. Я тоже здесь не могу целый день торчать, ожидая пока его святейшества соблаговолят появиться. У меня, кроме вас, дел и обязанностей вагон и маленькая тележка, – ворчал Марк.

– Ну все заканчивай, Марк, хватит, что ты ворчишь как старый дед. Извини. Больше такого не повторится, принимай человека и проводи куда следует.

Марк поднялся с лавки, буркнул:

– Пошли за мной и не отставай, – зашагал вперед, не оборачиваясь, совершенно уверенный в том, что я следую за ним.

Я махнул рукой на прощание Петеру и поспешил за Марком. Еще немного поплутав, Марк толкнул неприметную дверь с надписью: «Только для персонала», и мы вышли в шахту-туннель, по которой туда-обратно сновали погрузчики и кары с грузом. Возле ближайшей стены стоял обшарпанный погрузчик. Мы по лесенке забрались в высокую стеклянную кабину. Марк, взявшись за руль, щелкнул на приборной панели какой-то тумблер, приборная доска ожила. Марк, переключив скорость, нажал на газ. Погрузчик издал странный хрюкающе-визгливый звук, весь затрясся, напоминая больного, подхватившего неизлечимую форму лихорадки, немного задумался, а потом – как будто кто-то дал ему хорошего пинка под зад, тем самым придав нужное ускорение, – сорвался с места и как оглашенный рванул вперед, врываясь в нескончаемую ленту мчавшихся по своим делам каров.

Получилось чересчур лихо, потому что, вливаясь в общий поток, Марк умудрился подрезать грузовой кар, сзади раздался душераздирающий визг тормозов, а в наушниках скафандра – мат. Водитель кара, не стесняясь в выражениях, довольно витиевато обвинял Марка в нестандартной сексуальной ориентации, достаточно нелестно высказываясь о его, Марке, матушке, батюшке и о всех его родственниках вместе взятых. А также выказал свое крайнее недоумение и глубокое сожаление по поводу того, что родители Марка своевременно не воспользовались контрацептивными средствами защиты. Марк, сохранявший олимпийское спокойствие, пропустил все эти нелицеприятные высказывания в свой адрес мимо ушей, просто сжав левую руку в кулак, вытащил средний палец и, открыв окошко кабины, показал водителю кара всем с детства знакомый жест, обозначающий сами знаете что, чем заслужил в свой адрес новую порцию изощренных ругательств и твердое обещание натянуть его глаз на жопу. Правда, как он это сделает и как после этого действа будет выглядеть сам Марк, водитель не уточнил.

Из туннеля мы, трясясь и слегка подпрыгивая, вырвались на оперативный простор космодрома – боже, какая эта махина! Самое интересное, я ждал, что лунное притяжение, которое меньше земного, сыграет с нами злую штуку: как мы только выедем из шахты туннеля космопорта, наши тела в кабине от перепада подпрыгнут вверх. Поэтому, чтобы предостеречь неприятный инцидент, заранее пристегнулся. Заодно поинтересовался у Марка, почему он игнорирует эту меру. Марк, уверенно лавировавший между припаркованными звездолетами, шаттлами, погрузчиками, заправщиками и грузовыми карами, на секунду оторвавшись от руля, мельком посмотрел на меня, коротко бросил, продолжая свое филигранное маневрирование:

– Это лишнее, под всей бетонкой космодрома создано искусственное земное притяжение.

Марк подкатил к небольшому двухпалубному звездолету, на борту которого красовалась фосфоресцирующая громадная достаточно симпатичная зеленая акула с хитрым прищуром глаз, с грациозно изогнутым