Будет день - И. А. Намор

на бок клетку. Ось вращения «клетки» совпадала с продольной осью автомобиля. В ее габариты идеально вошла стальная ванна вместимостью под пятьсот литров. Выбор именно стальной, а не чугунной ванны диктовался ее почти четырехкратной разницей в массе, критичной как для работающего в одиночку человека, так и для не очень мощного авто.

Прежде чем приварить к качающейся «клетке» ванну, Федорчук просверлил в одной из ее стенок пару отверстий под установку детонаторов и залепил их замазкой. Теперь можно было перекурить, но подальше, в стороне от источника ацетилена и больших бумажных мешков с мало разборчивыми надписями, информирующими о чем-то глубоко сельскохозяйственном.

Следующие несколько часов прошли в непрерывном, но неспешном процессе смешивания ингредиентов будущей взрывчатки в ванне. Смесь садовых удобрений с доступными химическими реактивами и некоторыми аптечными снадобьями привела бы в ужас старика Нобеля. Но это был «динамит для бедных». Дешево и сердито, а главное – доступно.

Дальше нужно было действовать предельно осторожно. Одна ошибка и Митькой звали. Этого Федорчук себе позволить не мог, в том числе и по причине особой, слегка извращенной с точки зрения обычного человека, профессиональной гордости минера-подрывника – сержанта ВДВ.

«Ну вот, начинка для пирожка готова, – подумал он, вытирая со лба трудовой пот, – теперь можно еще раз перекурить в сторонке, но… очень в сторонке».

После пятиминутного отдыха в ход пошли тонкие листы меди, размером чуть больше площади ванны. Первый лист был медленно и печально отбит резиновой киянкой по форме углубления, образованного стенками ванны и поверхностью взрывчатки, отформованной в виде вогнутой линзы, насколько это представлялось возможным в данном случае.

В качестве поражающего элемента взрывного устройства Виктор, после недолгих размышлений, решил использовать стеклянные разноцветные шары для игры в марблс, полторы сотни которых удачно поместились на поверхности первой медной пластины. Сделать окончательный выбор помог случай, точнее: мальчишки в парке, увлеченно игравшие с красивыми стеклянными шариками.

Свободное пространство между этими «игрушками» щедро засыпано стальной дробью. Если бы знал заранее, чего будет стоить достать несколько килограммов дроби, еще не применяющейся в охотничьих целях (до этого – лет сорок как минимум), а нашлась искомая на складе одного лишь маленького заводика, подвизавшегося на ниве обдирочно-шлифовальных работ, плюнул бы и попросил обыкновенную свинцовую картечь…

На дворе стояла уже глубокая ночь, когда работа – будь она неладна – подошла к концу. Второй лист меди плотно закрыл разноцветную шаровую начинку бомбы и аккуратно, под бешеное сердцебиение, приварен стальным уголком по периметру к стенкам ванны.

Наскоро перекусив бутербродами с вареной говядиной, припасенными с утра, и открыв бутылку «белого» пива, попутно отметив, что в этом их с реципиентом Вощининым вкусы удачно совпали – пшеничное нефильтрованное пиво, а вот Олега и Степана почему-то тянуло на темное, – Федорчук впервые за день смог наконец по-настоящему расслабиться.

«Интересно, – подумал он с удивлением, – раньше я всегда напевал за работой хоть что-то, а сегодня – как отрезало».

Да. Если подумать хорошенько, то получится – вся жизнь прошла под какие-то песни, что нам «строить и жить помогали». Ну ладно детство. Там все было проще. По радио и в «ящике» – вперемешку пафос и «бодрячок», зачастую фальшивый. Редко-редко можно было услышать что-то по-настоящему трогающее душу. Да и в фильмах уровень стихов и музыки был такой, что…

– Нам по фиг все, нам по фиг все, нам по фиг, – с утрированным «выражением» запел он на мотив заглавной музыкальной темы фильма «Как закалялась сталь». – Нам по фиг даже то, что вам не по фиг. А если вам не по фиг, что нам по фиг, идите на фиг, идите на фиг. Тьфу!

Это нужно было срочно запить. Тем более что неизвестный друг оставил под столом, как нарочно, полдюжины отличного эльзасского «белого» пива. Ненавязчивый оттенок кардамона и апельсиновой цедры добавлял к вкусу жизни порой так недостающие ей свежие ноты. На практически голодный желудок напиток подействовал настолько убойно и так незаметно, что Виктор нечувствительно набрался до нормального русского состояния – «а полирнуть?». Но это – добавить и довести до кондиции – должно было произойти несколько позже, пока же стихотворно-песенная тема прочно захватила его размягченное пивом сознание.

Похоже все это «ж-ж-ж» было неспроста. Ответственную работу, кровавую цель – уже заранее оправданную и «отмазанную» от партизанских поползновений совести – просто необходимо вытеснить из головы. Хотя бы на время отдыха и сна, но – отринуть, заместить чем-то не менее ценным, пусть даже на вкус и не совсем трезвого сознания. Лишь бы не думать о «белой обезьяне».

Детство для Виктора кончилось как-то внезапно. Он счастливо избежал повального увлечения сверстников «мелодиями и ритмами зарубежной эстрады», точно так же, как и полуподпольным «русским роком». Нет, конечно, слушал и «неформатных» для массовой советской культуры молодых певцов, завывавших о том «кто виноват» и картавивших о нелегкой судьбе марионеток, ему нравились утонченно-ернические и грубо-философские тексты «инженера на сотню рублей» со странным прозвищем из двух почти соседних букв, но что-то со всем этим было не так. Где-то его, подростка, считающего себя вполне самостоятельным, обманывали или пытались обмануть. Подсовывали, как ему тогда казалось, безвкусную вату в яркой обертке.

Витька рванул в другую крайность. К изумлению заведующей школьной библиотекой, формуляр «ученика 10Б класса Федорчука В.» стал заполняться именами русских и советских поэтов. К сожалению, в школьной библиотеке не нашлось ни Поля Элюара, ни Артюра Рембо, ни даже какого-нибудь замшелого Франсуа Вийона с не менее заплесневелым Робертом Бернсом в переводе Маршака.

Ярослав Смеляков был отринут сразу и с негодованием. «Хорошая девочка Лида» осталась второстепенным персонажем комедии «про Шурика». Маяковский – отставлен в сторону с глубочайшим почтением, ибо «все мы немножко лошади». Цветаева с Ахматовой даже не рассматривались в качестве претендентов на овладение разумом юного поклонника русской поэзии. Проклятый мужской шовинизм? Возможно. Скорее всего, но не только. Еще и юношеский максимализм и крайняя степень нонконформизма. Хотя гендерный принцип был возведен в абсолют надолго. И… на этом завершилась третья бутылка пива.

Настоящим открытием для Виктора стали стихи Левитанского и Межирова, а когда он услышал, как их, пробирающие до самых глубин юного сознания, строки удивительно точно ложатся на гитарную музыку, судьба его пристрастий была решена. Даже потом, в Афгане, он смог пронести это, самое яркое, почти детское, впечатление через все полтора года нелегкой – и чего уж там, опасной, ведь война – службы на чужбине.

Сверстники и сослуживцы тоже пели под гитару. Но они пели Высоцкого и Розенбаума, реже – Окуджаву и Визбора.