Будет день - И. А. Намор

Однако – и это даже странно, поскольку умом он понимал: песни хорошие, – они не затрагивали в душе Виктора ровным счетом ничего. Не шли ни в какое сравнение с настоящей, с точки зрения Федорчука, поэзией. Рожденной, как он тогда считал, не разумом, но сердцем. И, что самое главное, на любимых поэтах детства ничего не закончилось. Новое время, новые имена. Не зря же он так долго собирал свою коллекцию песен, оставшуюся там, далеко в будущем. Сейчас, напевая вполголоса, Виктор перебирал их в памяти, как пушкинский скупой рыцарь золотые монеты в сундуках. Каждая несла с собой частицу прошлого, которому еще только предстояло случиться в будущем, полустертые воспоминания и ослабевшие, но все еще окончательно не выдохшиеся эмоции. Тихую улыбку и скупые мужские слезы. В них, в этих песнях, была, если разобраться, большая и лучшая часть его, Виктора Федорчука, жизни.

И вот уже шестая бутылка закончила свой путь под столом.

«Не хватило… – с пьяным сожалением подумал Федорчук. – Но была же заначка. В кармане пальто, – по означенному адресу обнаружилась плоская фляжка с коньяком. – Ну, по полста грамм, и баиньки».

Засыпая, он видел перед собой фотографии детей и внуков и улыбался, забыв о том, что совершенное прошлое теперь перешло в разряд несбыточного будущего.

Утро, как и ожидалось, вышло на редкость мерзким. «Зарекалась ворона против ветра срать», – грубая, но верная, пословица, вспомнившаяся как нельзя некстати, лишь усугубила симбиоз мук телесных с муками совести.

«Вроде не мальчик уже, а пиво с коньяком мешаю».

Впрочем, что там пиво с коньяком! Вот с текилы бодуны такие, что кажется – весь порос колючками, словно кактус. Но в отличие от растения – колючками внутрь.

С этими невеселыми мыслями Виктор пошел в душевую и обнаружил, что кран там только один. И текла из него, как подсказывало шестое чувство, отнюдь не горячая вода. С криком: «Эх ты сила эпическая!» – Федорчук резко повернул задвижку крана до упора. Сказать, что вода была просто холодная, значит обидеть воду, поступавшую, судя по всему, из подземной скважины где-то неподалеку.

Уже через пару минут Виктор продрог до такой степени, что появился противный железистый привкус во рту.

– Все, довольно бесчеловечных экспериментов, – с этими словами он закрыл кран и быстро растерся внутренней, чистой, стороной рабочей рубахи, – а теперь кофейку горяченького, – он чуть помедлил и добавил совсем тихо, что при отсутствии посторонних слушателей выглядело или, вернее, звучало весьма комично, – с коньячком.

Сказано – сделано. Уже через полчаса, после двух чашек крепкого кофе с «коньячком» и пары сигарет, Федорчук почувствовал себя почти человеком. Даже руки перестали мелко подрагивать. Самое же главное было в том, что сознание стало кристально чистым и готовым к по-настоящему сложной и опасной работе – установке взрывателей.

Первый детонатор, простой, ударного типа, приводится в действие рычагом стояночного тормоза. Стоит поставить машину на «ручник», и через полторы минуты он сработает. Второй, дублирующий, электрический и срабатывает при размыкании цепи питания вспомогательного электрооборудования автомобиля. Глушим двигатель, вынимаем ключ из замка зажигания, да пусть и не вынимаем, тем более что как такового ни «ключа зажигания», ни замка оного в «пыжике» все равно нет – детонатор сработает через те же полторы минуты.

«Все, – подумал Виктор, которого несколько часов тонкой работы изрядно измотали. – Теперь можно звонить Олегу – пусть приезжает. Отдам ему ключи от гаража и завалюсь спать. Праздничный тортик для маршала готов. Можно сказать, эксклюзив. Ручная работа. Таких рецептов здесь пока не знают, и, слава богу, что не знают, а то уж больно хорошие ученики… Или сходить куда-нибудь? Развеяться, так сказать, и посветиться заодно. Тем более что перед смертью не надышишься. Я прав, товарищ Вощинин?»

Из газет:

Ожесточенные бои между регулярными частями Чехословацкой республики и судето-немецкими повстанцами (Фрайкор). Сообщается о сотнях убитых и множестве раненых мирных жителей. Массовый исход немецкого населения в Австрию и Германию.

На фотографии т. Сталин и т. Ворошилов на совещании передовых колхозников и колхозниц Узбекистана. Оба смеются.

Победа Народного Фронта на парламентских выборах в Испании. Новый премьер – Мануэль Асанья – восстанавливает действие конституции 1931 года.

Глава 2

Среда тринадцатое: Хронометраж

13.02.36 г. 06 ч. 00 мин.

По идее, должен бы звучать Бетховен или еще кто из «той же оперы» – Гайдн, или Глюк, или вагнеровский «Полет валькирий», но в немецко-фашистской башке Баста фон Шаунбурга куролесил Моцарт со своей Eine Kleine Nachtmusic – Маленькой ночной серенадой, и под эту неслышную миру музыку Олег проснулся, встал с постели и начал этот день.

«Среда тринадцатое… Это же надо! Хорошо хоть не пятница…»

Он тщательно побрился, принял холодный душ, намеренно взводя нервы в положение «товсь», выпил чашку крепкого черного кофе и только тогда стал одеваться. Брюки, ботинки и свитер, предназначенные для этого дня, куплены в разных магазинах и в противоположенных частях города. Вместо пальто Олег надел сегодня потертую кожаную куртку, в ней одинаково удобно будет и бегать и стрелять: один пистолет – «четырехсотую» «Астру» – засунул за ремень брюк под свитером, а другой такой же висел под мышкой в кобуре. Очки с обычными стеклами без диоптрий, накладные усы и темный парик с кепкой довершали его сегодняшний наряд.

«Вполне!» – Олег кивнул своему отражению в зеркале, проверил запасные магазины в карманах и вышел из дома.

Через полчаса он затормозил около гаража, где дожидалась своего часа «машинка бога войны», припарковавшись неподалеку, обошел авто, попинав шины, и направился к двери.

– Это я, Шульце, – ответил он, когда на аккуратный стук из-за двери осведомились: кто это и что этому кому-то понадобилось в половине восьмого утра?

– Ну? – спросил Олег по-немецки, когда Кольб открыл дверь. – Вы готовы?

– Д-да… – выглядел поганец неважно: бледен как полотно, глаза тусклые, нижняя губа подрагивает.

«Не боец… Но с другой стороны…»

– Не надо бояться, – сказал Олег, стремительно превращаясь в фон Шаунбурга. – Вы же мужчина, дружище. И я все время буду рядом.

– Я не боюсь, – голос усталый, хриплый.

«Будем надеяться».

– Я в этом не уверен, – улыбнулся Олег, закуривая.

– Вы можете на меня положиться.

Боже, как жалобно прозвучало это заверение!

«Детский лепет… Но тебя, парень, никто силком в нацисты не тянул, не так ли?»

– Как там наш клиент? – спросил Олег, переходя к главному.

– Он спит, – промямлил Питер Кольб, и по его виску скатилась капля пота.

– Ну, раз спит, значит, жив, – усмехнулся Олег и положил руку на плечо собеседника.

– Жив, – как эхо повторил его