Фантастика 2025-71 - Надежда Валентиновна Первухина

Все тут было близкое и знакомое, до последнего плевка в плевательнице и мухи, случайно прибитой на старой побелке стены. И сейф тоже был успокоительно заперт и опечатан при помощи кусочка неровной, пожелтевшей от клея бумажки. Ключи от сейфа предусмотрительный полковник, не знающий иногда, где застанет его пьянка, всегда прятал в тайном месте — на гвоздике за портретом товарища Дзержинского, как бы доверяя железному чекисту свои самые секретные материалы.

Железный Феликс и на сей раз не подвел — ключики были на месте.

— Сейчас, сейчас, — торопливо звякнул замком Кирпичный, отпирая сейф. — Посмотрим, у кого галлюцинации и тременсы! Фото — это документ! А документ врать не может!

И с этим твердым убеждением полковник вытащил на свет божий плотную пачечку полароидных карточек. Тех самых, на которые потрудился отснять загрызенные крысами трупы.

Посмотрел на карточки…

…и сел в кресло, нехорошо посерев лицом.

Но ведь фотографии — это документ, не так ли?

Трясущимися руками перебирал полковник глянцевые картоночки и беззвучно матерился. Потому что изображены на фото были вовсе не покойники, нет! Каждая карточка беспристрастно фиксировала голого полковника Кирпичного в компании то одной, то другой, а то и нескольких сразу нагих же и бесстыже нахальных девиц. Ни одной «Энциклопедии экзотического секса» не снилось то, что вытворяли с полковником на фотографиях девицы, да и сам полковник, выпучив глаза, не мог поверить, что вообще способен на такую сексуальную изощренность! Но окончательно сломила дух полковника карточка, где он стоял в чем мать родила, а примостившаяся рядышком грудастая девица с кокетливой усмешечкой натягивала на срамное место Дрона Петровича носочек в сине-красную полоску…

— Сволочи! — всхлипнув, принялся рвать в клочья паскудные фотки полковник. — Где трупы?! Трупы где?! Неужто и впрямь у меня белая горячка!!!

Он швырнул клочки осрамивших его фотокарточек в большую плевательницу и поджег их зажигалкой. Скрученные бумажки как-то быстро и радостно вспыхнули, и вдруг пламя выметнулось из плевательницы аж до потолка, заставив полковника Кирпичного отшатнуться. Дрон Петрович, показалось ему, ослеп на мгновение. Когда же слезящиеся его глаза вновь обрели способность видеть, полковник с ужасом кинулся к дверям: в его кабинете бушевал самый настоящий пожар! Но даже не пламя так напугало несгибаемого полковника. В пламени этом с каким-то торжествующим визгом носились крысы, но не обычные, а цветом напоминавшие раскаленные угли, с глазами, горящими, словно огоньки электросварки.

Полковник бросился бежать, чувствуя, что собственное сумасшествие заботливо дышит ему в затылок.

«Галлюцинации. Это все только галлюцинации».

Он выбежал на плац, жадно вдыхая острый воздух осенних заморозков. Но в воздухе не было свежести, трезвящей болезную голову. Воздух пах гарью и мертвечиной. Смертью пах воздух, такое вот сравнение пришло в голову полковника, хотя, конечно, сроду он не читал стихов Бориса Пастернака, да и вообще никаких стихов, кроме частушек, не признавал.

Дрон Петрович глянул на полыхавшие вовсю окна своего бывшего кабинета. Пламя уже охватило весь охранный блок, и полковник как-то вяло подумал о том, почему не сработала пожарная сигнализация, где же охрана, черт их дери, где персонал.

… Потом он увидел и охрану, и персонал. Вообще, всех, кто кроме него, еще носил человеческий облик.

Гигантские крысы, в странной блестящей одежде, похожие на самураев из фильмов про Японию, сгоняли всех — и персонал и заключенных — на огромную площадку за колонией и, гортанно выкрикивая что-то, заставляли строиться в ряды. Темнело, клубы жирного черного дыма низко стелились над землей. Неожиданно возле плеча полковника материализовалась Ия Карловна.

— Ах вот вы где, — равнодушным голосом сказала она. — Все еще живы? Странно. Впрочем, это ее приказ…

— Чей?

— Не то вы давно были бы уже в наших рядах, — не слушая полковника, так же безучастно сказала Ия Карловна. — Видимо, вы недостойны перерождения в Новой Силе. Что ж, смерть от нее тоже надо заслужить.

— Да о ком вы говорите?!

Ия Карловна исчезла так же внезапно, как и появилась. А полковник вдруг среди рассеявшегося дыма увидел идущее прямо к нему шествие.

Женщины в золотых платьях, те самые, что превратили его в статую в комнате для медитаций, теперь с торжествующим видом приближались к полковнику. А впереди шла та самая старуха, хотя старухой ее невозможно было назвать, ибо лицо ее постоянно менялось, как рябь на воде. Только глаза, как два зеленых светофора, пронизывали полковника насквозь.

Она остановилась напротив него и, указывая рукой на творимый кругом беспредел, спросила:

— Ты думаешь, что это твои пьяные бредни, раб?

— Думаю. И никакой я не раб.

— Напрасно. Все, что сейчас творится, — не обман зрения. И свершено это по высшей воле той, кто названа Великой Черной Госпожой.

— Ведьма, — прошептал полковник.

— Я? О нет, я лишь недостойная плоть, носящая до поры до времени ее образ. Сама же Великая Черная уже далеко. Помнишь, была тревога? Разбитое окно, исчезнувший труп загрызенной крысами женщины?.. Тогда великая Мумё, истинная Черная, ушла в мир, чтобы вершить порученное ей дело. А я приняла ее облик. Я — тот самый труп. И посмотри, — вновь изящный жест рукой, — все вокруг тебя уже мертвы для обычной человеческой жизни. Мы лишь носим маски и тела людей.

— Оборотни…

— Да. Все, кроме тебя. Ты нам нужен человеком. Пока нужен. И вот твое первое поручение: ты найдешь в Москве одного человека. Ты должен будешь его захватить в плен и обеспечить нам возможность попасть в то место, где этот человек обладает властью. Вот его имя.

Женщина взяла безвольную руку полковника и вложила в его ладонь золотой диск.

— А теперь уходи. Ты не нужен нам здесь. Здесь теперь наш мир! Прочь! Прочь!

…Очнулся полковник на полу грязного тамбура поезда дальнего следования. Полковник выглядел как бомж: весь в лохмотьях, страшный, заросший, с воспаленными безумными глазами. Говорить он не мог, только бормотал что-то невразумительное, и проводницы, сжалившись над бедолагой, слегка помыли его, пристроили в подсобке, дали поесть…

— Мне надо в Москву, — только и сумел выдавить из себя Кирпичный, вновь надолго теряя сознание. Но даже в бессознательном состоянии он не разжимал ладони с впаявшимся в кожу золотым диском. На диске было написано странное имя: «Синдзен».

* * *

Я ранен светлой стрелой,

Меня не излечат…

Б. Гребенщиков

— Странное имя — Синдзен, — сказал Авдей для того, чтобы не затягивать паузу и не показаться смешным. Он чувствовал, что теряется, заливается краской, как тринадцатилетний влюбленный подросток. А сейчас поздно было превращаться в подростка, следовало поддерживать беседу