Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

что умеешь!» Ну, ты им, понятно, Егорку… «Ну что? – скажут. – Хороший Егорка! Нормальный Егорка! А ну-ка ещё кого-нибудь? Хотя бы в общих чертах…» Вот тут-то ты и сел… Это знаешь как называется? Отражение одного человека. Скорчил рожу – да при ней и остался! Ох, сколько я их таких перевидал… Он бы и рад кого другого отразить – не может, Егор, не может! А то бывают ещё такие, которые и могут, да не хотят…

– Это как?

– Самый тяжёлый случай… – помолчав, хмуро молвил дядя Семён. – Привяжется отражение к человеку – и больше никого уже знать не желает. Человек умер давно, а отражение так и бродит себе по зазеркалью. И ладно, если просто бродит! А то ведь ещё и в зеркало влезть норовит…

– Ух ты! – Егор зябко передёрнул плечищами. – Это, пожалуй, покруче будет, чем с обслугой! И что с ними потом – с такими?

– То же самое. Персоналия нон грата! Слыхал такую хохму? Под зад коленом – и привет!

– Да нет… Я про тех, которые в зеркало не лезут, а просто бродят…

– Стол видишь? – спросил дядя Семён.

Егорка моргнул, потом опасливо покосился на расплывшийся, подтаявший угол столешницы – и как-то сразу осунулся, видимо представив, что нечто подобное происходит с ним самим. Жутко всё это. Рыба тухнет с головы, отражение распадается с лица. А главная жуть в том, что само-то оно этого не замечает…

Интересно, сколько времени можно продержаться, не подходя к зеркалу? Год? Два?.. Во всяком случае, не больше…

Отражение № 3

Из тягостного раздумья Егора вывел голос дяди Семёна.

– Ну что? – задумчиво промолвил ветеран, поглядывая на заметно сместившийся сплюснутый шар биржи. – Мнится мне, что Васятку нашего забрали надолго. Пойдём, Егор, кое-что покажу…

И, встав, направился к серой коробке павильона.

Егор растерянно посмотрел ему вслед.

– А бугор вернётся? – напомнил он.

– Вряд ли, – не оглядываясь, отозвался ветеран и шагнул в павильон прямо сквозь стенку.

…Отражение комнаты было и вправду мутновато. Если бы не старый стеллаж с пропылившимися книгами – типичная берлога алкоголика: строй готовых к сдаче пустых бутылок под окошком, свесившийся с дивана матрас, затоптанный и прожжённый в нескольких местах ковёр.

– Да, – с сожалением констатировал дядя Семён. – Со стёклышком он, конечно, того… зря…

Изнанка новенького зеркала смотрелась удручающе: двойные размашистые разводы, оставленные влажной тряпкой, успели засохнуть – и теперь отражение воздуха в пограничном зазеркалье казалось слоистым.

– Ну вы, ребята, совсем обнаглели! – жалобно проскулил кто-то из невидимой обслуги. – Куда ж вы в павильон? Да ещё сквозь стену! Не положено ведь… Дядя Семён! Ну ты-то вроде постарше! Нам же за вас влетит…

– Примолкни, – вполне дружелюбно посоветовал дядя Семён, и жалобный голосок примолк.

Егорка боязливо поглядывал на пустой прямоугольник зеркала. Дико ему было и непривычно находиться в павильоне просто так, не видя напротив своего двойника, все движения которого следует незамедлительно угадывать и повторять.

– А чего мы сюда, дядя Семён? – спросил он полушёпотом.

Вместо ответа тот нагнулся, кряхтя, и извлёк из-под стола отражение крупного зеркального осколка, похожего на лезвие ятагана.

– Эх ты! – сказал Егор. – Это откуда? Дай глянуть!

– Всё, что осталось от старого зеркала, – пояснил дядя Семён. – Я так думаю, что Васька его незадолго до нас долбанул. Остальное-то стекло вынесли, а это – вроде и на виду лежит, а проглядели…

– Вот попомни мои слова… – злобно шептались в пустом углу. – Нарочно потом на место не положит…

Там колыхалась похожая на рваный чулок паутина.

Бережно приняв зеркальный ятаганчик обеими руками, Егорка с трепетом заглянул в него – и увидел свою сведённую гримасой физиономию.

– Слушай… – потрясённо выдохнул он. – А нас-то там кто отражает?

Дядя Семён крякнул, поскрёб в затылке.

– А хрен его знает! – ответил он со всей искренностью и забрал стекло. – Штору задёрни… А сам в угол отступи. Вон в тот, в правый…

Егор повиновался. В комнате совсем потемнело. Сиял лишь прямоугольник настенного зеркала. Окошко в реальный мир.

Дядя Семён передвинул стул и, сев к зеркалу спиной, стал смотреться в осколок. Смотрелся долго. Губы его шевелились.

– И чего? – спросил наконец Егор.

Ветеран недовольно на него покосился, но стекло опустил.

– Значит так, – сказал он, поднимаясь. – Вот загулял твой Егор, вторую неделю носа не кажет… Тогда что? Тогда приходишь сюда, когда нет никого, закрываешь штору, садишься и смотришь… А сам ругай его, ругай по-всякому… Понял?

– И что будет?

– Иногда ничего. А иногда, глядишь, и объявится вскоре.

С огромным сомнением юноша взял осколок и сел. В зеркальной плоскости ятаганчика обозначился тёмный очерк короткостриженой головы с оттопыренными ушами.

– Ты! Козёл! – неуверенно сказал Егор своему отражению.

Тут же заподозрил, что дядя Семён просто его разыгрывает, хотел было встать, как вдруг стекло подёрнулось рябью – и Егор увидел прямо перед собой исковерканное злобной радостью незнакомое женское лицо. Отпрянул. Лицо исчезло.

– Чего там? – с интересом спросил дядя Семён.

Егорка моргал.

– Баба какая-то… – пробормотал он.

– Баба? – озадаченно переспросил дядя Семён. – Хм… Любопытно. Ну-ка, дай…

Каждый повторил опыт по разу, но ликующая фурия в осколке так больше и не появилась.

– М-да… – разочарованно произнёс дядя Семён. – Зазеркалье, зазазеркалье… Чёрт ногу сломит!

Положил осколок на стул и, покачивая головой, двинулся к выходу.

– Видал? Нет, ты видал, что творят? – прошелестело в углу. – Раскидали всё – и пошли, будто так и надо…

– Дядь Семён! – растерянно окликнул Егор.

Тот обернулся.

– Слушай! – Юное отражение, таинственно округлив глаза, тыкало пальцем в светлую изнанку настенного зеркала. – Мы-то думаем: реальность, тоси-боси… А вдруг они там тоже кого-то отражают?

Ветеран задумался на секунду.

– Да наверняка, – бросил он, покидая коробку павильона.

Отражение № 4

Впечатлительный Егор долго не мог прийти в себя. Карты из рук валились. Мысль о том, что кто-то в зазеркалье-2 точно так же подшутил над ним, как он сам прикололся под Рождество над суеверной старушенцией, явившись ей в качестве суженого, честно говоря, наводила оторопь.

– Дядя Семён, – спросил он с неловкостью, – а сколько вообще зазеркалий?

– До чёртовой матери и больше, – компетентно отозвался тот. – Помню, беседовал я в Александрии с отражением одного гностика…

– Чего? – не понял Егор.

– Ну так зазеркалье-то крохотное было, не то что теперь! – тоже не уловив сути вопроса, пояснил ветеран. – С каждым общаешься запросто, вроде как в деревне. Так вот он мне всё это, Егор, оч-чень подробно изложил… До чёртовой, говорит, матери, Деметрий! Меня тогда Деметрием звали… Или Проклом? – нахмурился озадаченно. – Нет, всё верно, Деметрием. Проклом – это раньше…

Егор хотел