Уровень - Ирина Е. Булгакова

И опять душная волна памяти накрыла Арийца с головой. Он едва удержался от того, чтобы не вскинуть автомат, висевший за спиной и не начать стрельбу. Они разговаривали, смеялись. Пикник на кладбище, среди могил. Для них подземный мир — груды железа, кучи мусора, реки дерьма. Они не знают, и не хотят знать, что здесь нашли свое последнее пристанище те, у кого никогда не будет могил. Горец, Лузер, Вензель, Провайдер… Всех и не упомнишь. Отчаянные, смелые люди. Этот мир требовал уважения. И в силах Арийца преподать проходимцам первый урок.

Если бы Ариец знал, что случится через несколько часов, пожалуй, он начал бы стрельбу раньше.

— Некуда им деться, — протянул кто-то хрипловатым баском. — Я точно знаю — там дальше бомбарик. Я этим ходом сюда не ходил, но уверен на сто. Вообще не знал, что тут есть ход…

— Это я первым заметил, — раздался хвастливый голос. — Паутина только сбита — все ж понятно.

— Тормози, Звонарь, — насмешливо отозвался еще один. — Это Окулист первым заметил. Точно я говорю, Циркач?

Ему не ответили.

— На то он и Окулист, чтобы все замечать, — раздался низко поставленный голос, за который тут же зацепилось эхо.

Шумный смех заполнил тюбинг под завязку. Был он таким же оскорбительным, как смех здорового человека возле постели тяжелобольного. Когда до сжатых кулаков хотелось поменять местами умирающего и того кто решил, что будет жить вечно.

Ничего, мстительно подумал Ариец. Хорошо смеется тот, у кого есть чувство юмора. На отсутствие этого чувства он не жаловался. Представление ожидалось еще то, почище театрализованного.

Они смеялись. А он стоял в темноте и готовился. Наблюдать.

ВИРТУОЗ

«— Посмотри на меня, Стрелец. Ты меня слышишь?

— Слы-ы-ы-шу. Только я не… Стрелец.

— Извините. Конечно. Вы — Вадим Алексеевич Стрельцов. Мне даже удобнее так вас называть.

— Я не… Алексеевич.

— В смысле? Вам не понравилось отчество, или имя вообще?

— Нет. Не понравилось. Имя. Я не Стрельцов.

— Хорошо. Тогда, может, объясните, кто вы?

— Я… меня нет.

— Вы хотите сказать, что вы мертвы?

— Я не мертв. Я жив. Но меня нет. Меня… много. И все мы живы.

— Интересно. Вы хотите сказать, что в вашем теле живут много людей?

— Живут. Но не люди. Много.

— И вы можете мне объяснить: кто же те, кого много?

— Я пытаюсь. Пытаюсь. Но их слишком много.

— Хорошо. Вы можете воспроизвести хоть одну фразу из того, что они говорят?

— Нет. Не могу. Они не… говорят. И их очень много.

— Как же вы, Вадим Алексеевич, с такой легкостью определяете их количество, если они молчат?

— Космос… он тоже молчит, но наша галактика не одинока… Ты же не сомневаешься в этом, верно? Космос… он везде. И во мне. И в тебе, в том числе. Сколько в тебе галактик? Одна? Две? Галактика подлости, где ты сам, как последняя шлюха легко сдаешься на милость победителя. Галактика разврата, где ты — венец творения и тебе принадлежит все, что движется. Галактика жалости… кусок хлеба неимущим. Любви — где тобой обласкан каждый… Каждый поворот твоей галактики — взрыв сверхновой — уничтожение одного мира и создание другого.

— Интересный взгляд на вещи. Но вернемся…

— Нам не стоит возвращаться, доктор. Там… в исходной точке все еще хуже.

— Хорошо-хорошо. Оставим эту тему. Я вам не враг и хочу помочь…

— Да, доктор. Ты можешь мне помочь. У тебя должны быть всякие инструменты. У меня очень чешется… вот здесь.

— В голове?

— Да… под черепом. Если вскрыть… аккуратно и… потом на место все поставить. Черт… когда она сама лопнет, моя голова, уже ничего будет не вернуть! Будь другом, доктор! Я прошу! Прошу!!!!

— Стрельцов! Что вы делаете? Санитар! Колите!

— Суки, суки!! Моя голова!! Голова!!!

Да-с. Когда он выбрался из канализации, я не знаю. Его случайно нашла уборщица. В подсобке. Он сидел так тихо, в уголке, что она не сразу его заметила.

Стрельцов уходил такой бравый, такой… балагур, что я тоже не сразу его узнал. Эту запись нашего с ним разговора я сделал абсолютно случайно. За два часа до его смерти. Не знаю, что меня заинтересовало в его словах — обычный параноидальный бред. Скорее, меня задели не слова, а его состояние. За те три дня, что мы не виделись, из бравого военного он превратился в параноика.

Паранойя — не болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем. Чтобы человек с устойчивой психикой, прошедший огонь и воду, за несколько дней превратился в такую развалину… Любопытство исследователя, если хотите.

Зрачки его так спонтанно реагировали на свет. Без всякой системы. То расширялись, то сужались.

Короче. Я взял на себя смелость и перед тем, как сообщить спецслужбам, самостоятельно провел вскрытие. Да-да, без санкции. Мне так много лет, чтобы начать бояться… угроз и судебного разбирательства в том числе.

Вскрытие проходило ночью, при искусственном освещении.

Вкратце о результатах. Все внутренние органы и мозг в том числе, оказались повреждены. Более всего по симптоматике это напоминало цистицеркоз — заболевание, вызванное паразитированием в тканях человека личиночной стадии свиного цепня. Чтобы легче вам представить картину, скажу лишь, что это напоминает червивое яблоко. Полые ветвистые камеры, оставленные паразитами. Диаметром до восьми миллиметров.

Однако, что странно, ни одной личинки — даже на стадии отмирания — мне обнаружить не удалось. Совершенно полые камеры многочисленных «дорожек». У меня сложилось впечатление, что ураганное течение болезни — по моим исследованиям не более трех дней, осложнилось выходом из тела многочисленной колонии паразитов. Что касается тела — здесь бы я говорил об анальном отверстии, так как кожные покровы не повреждены. А вот что касается мозга… Паразиты такого диметра наверняка повредили бы на выходе ушные раковины. Однако факт остается фактом — они без изменений.

Более того, посмертные анализы не показали никаких отклонений от нормы.

Сейчас, когда я жду приезда спецслужб, я задаюсь вопросом: с чем мы имеем дело. Исходя из вышесказанного, я пришел к выводу…».

* * *

Айфон надолго замолчал. Виртуоз ждал, еще рассчитывая услышать, к какому же выводу пришел доктор. Но так ничего и не дождался. Он вытащил капсулу из левого уха. В правом, будто того и дожидался, тотчас ожил эфир.

— Вирт. Мы возвращаемся. Здесь тупик, — раздался негромкий голос Штучки.

— Ждем, — отозвался Виртуоз и вернулся к прерванным размышлениям.

Сказать, что информация его поразила, значило ничего не сказать. Более всего его