«Фантастика 2025-138». Компиляция. Книги 1-20 - Владимир Владимиров

У него его больше не было, но он все равно любил ее. Любил глазами, которыми мог смотреть на нее, губами, которыми мог целовать, руками, которыми прикасался. Всей своей сущностью, каждой клеточкой своего тела, своей души. Это как дышать. Как жить.

Она смогла найти выход — разорвать эти нити и разлюбить, а он не смог. Даже после того, как ее чужие глаза смотрели на него, а губы назвали предателем. Ни на каплю, ни на искру, ни на йоту… О, Боги! В каких единицах можно измерить любовь?

— Олайя! Олайя! Олайя! — раздраженно воскликнул Аурино. — Слишком много страстей вокруг одной наполовину смертной простолюдинки.

Димостэнис поморщился.

— Если уж говорить о чистоте крови, то стараниями наших предков мало кто может ей похвастаться. Твоя не особо благороднее будет.

Аурино побледнел, но сдержался.

— Димостэнис, отдай мне эти бумаги.

Тот зло усмехнулся.

— А ты меня заставь.

— Заставлю, даже не сомневайся. Но ты можешь до этого не доводить. Ты мне отдашь, что я хочу и будешь казнен, согласно традициям своих предков и присоединишься к своей семье. Если не захочешь добровольно, то после разговора с дознавателями ты все равно сделаешь это, только тебе уже не будет пощады. И ты не закончишь свои дни, как благородный сэй. Тебя истерзанного и скулящего от боли, протащат по всему городу, а потом казнят на рыночной площади. И сейчас, на самом деле, как ты этого всегда хотел — можешь сам выбрать свою судьбу.

— Ты угрожаешь мне своими мясниками? — пренебрежительно фыркнул Дим. — Им только туши на рынке разделывать. Они даже слабую девушку не смогли заставить сказать правду.

Император опасно сузил глаза. Его аура стала более тяжелой и отчетливо ощущалась в маленьком замкнутом пространстве.

— Мне всего лишь надо было знать, где ребенок. Я так и не понял, зачем она упиралась, скрывая, что тот мертв. Зачем терпела все это. Я обещал, что лично ей не причиню вреда.

— Она терпела, чтобы спасти своего сына. Молчала, чтобы ей поверили. И сумела солгать. Я сам передал наследника в приемную семью. Как это у нас положено? Будет ребенок расти, не зная своих истинных корней. Только вот у этого мальчика есть браслет с инициалами его родителей, скрепленных печатью Зелоса. Когда же он вырастет, войдет в полную свою силу, он придет и спросит с тебя за то, что ты сотворил с его матерью, с его жизнью, и возможно даже попросит тебя освободить место, которое по праву будет принадлежать ему.

Император Астрэйелля молча глядел на своего врага. Раздавленного, но не побежденного. Он позволил своей ауре вспыхнуть, метнуться к узнику, сжать в тиски.

Шрам на груди вспыхнул болью. Дышать становилось труднее, голова, казалось, взорвется от такого давления, из носа, ушей текла кровь. Сейчас Димостэнис мог в полной мере ощутить, что такое мощь одаренного, когда не имеешь возможности защититься, закрыться, прекратить или хоть как-то ослабить это. Края раны стали расходиться. Он стиснул зубы, стараясь держаться из последних сил.

Все закончилось так же внезапно, как и началось.

Дим сделал вдох полной грудью, оттер кровь с лица и отвернулся к окну. Он все сказал и больше не хотел видеть того, кого большую часть жизни считал другом. Оставалось всего несколько сэтов до полного ухода Таллы за небосклон. Еще последнее предсумеречное серебро освещало улицы.

— Я не убивал Элени, — произнес Аурино. — Мне она была нужна живой, чтобы обменять ее на бумаги. Я послал Клита за ней, но он опоздал. Она уже была мертва. Он вложил печатку в руку того смертного, чтобы ты решил, что она у меня и пришел сам. Ты точно уверен, что те на чью сторону ты встал тебе друзья или хотя бы верные союзники?

За императором захлопнулась тяжелая дверь. Димостэнис закрыл глаза позволяя себе в последний раз почувствовать мир. После того, как он сам призвал стихии и воспользовался их силой для уничтожения, он разрушил их установившуюся прочную связь. Сущность Элиаса откликнулась на его зов, но как только почувствовала предательство, отвернулась. Отвергла.

Имеет ли он права снова просить о помощи? Услышат ли стихии его зов?

А зачем?

Даже если Аурино сказал правду и не он убил сестру, что это меняет? Его малышка мертва. Ему нет прощения. Он совершил роковую ошибку, не просчитав все возможности и стремления своих врагов. Поддался эмоциям и предал людей, которые доверились ему. И больше никого не осталось, ради кого стоило даже попытаться начать все заново. Ни друзей. Ни семьи. Ни его малышки. Златовласого ангела. Он — шакт без хьярта. Человек без сердца.

Димостэнис отвернулся от окна, отвергая этот мир. Он больше не желали видеть Таллу и ее холодных серебристых лучей.

Глава 47

Он плавал в океане боли. Это было все, что он мог сейчас чувствовать. Все последние сэты, когда дознаватели были с ним, он не позволял ей брать над собой вверх. Он не замечал раскаленного металла, хруста собственных костей, плетей, снимавших с него кожу. Он сбегал от боли в пустоту. Его возвращали. Раза за разом. Все повторялось вновь и вновь. По бесконечному кругу.

А потом все закончилось. Будто лопнула доселе сдерживающая его преграда и он провалился в серебристое нечто. Обрел себя. Нашел своей дом. Бренная оболочка в руках дознавателя была лишь тонкой связывающей нитью с этим миром. Но он больше не подчинялся ее чувствам.

Правда сейчас, когда он остался один, хотелось выть и орать, позволить себе то, что не позволял все предыдущие сэты.

Теплая ладонь легла на то место, где был хьярт. Чуть задержалась, спустилась на живот, он выгнулся, попытался отстраниться, убрать ее, но у него не получилось. Дим снова провалился в темноту.

Следующий раз, когда он стал чувствовать себя, боль как будто притупилась. Он попытался разлепить слипшиеся от крови ресницы. Застонал. Немилосердно горела щека.

— Дим, — тихое, как дуновение ветерка в тихий безоблачный день.

Золотые локоны, ореховые глаза, лицо в веснушках склоненное над ним. Он попытался улыбнуться. Она всегда будет с ним. Не та холодная и безразличная, чьи губы назвали его предателем, а родная и нежная, с теплыми ладонями. Он был пропитан ею, как когда-то силами стихий. Любовью к ней, воспоминаниями, она всегда будет владеть его чувствами, мыслями, даже снами. Даже такими безобразными как сейчас.

— Лала, — прошептал он.

— Милый мой, — она прислонилась к его щеке, на которой он не чувствовал боль.

— Больно, — пожаловался он ей, как всегда делясь с ней тем,