Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

Видо вздохнул. Он боялся признаться себе, что участь Клауса пугает его куда больше обычной смерти. Смерть — лишь ступенька в объятия Господа, если ты был Ему верен и жил согласно Его заповедям. Но безумие… Это темная дорога, ведущая во тьму еще более кромешную, от которой может освободить лишь смерть, приходящая как милосердие Господне.

Он оглядел передний двор и заметил на крыльце главного здания сразу две фигуры. Капитан, стоя у перил, курил трубку, меланхолично разглядывая почти пустой двор, только караульные устроились на привычном месте. А рядом с фон Гейзелем прямо на верхней ступеньке сидел Ясенецкий и…

Видо присмотрелся и изумился. Когда ведьмак попросил выдать ему кое-что из личных вещей, хранящихся в капитуле, они с Фильцем не нашли для этого никаких препятствий. Видо полагал, что речь идет о книге или том странном устройстве из незнакомого материала, но Ясенецкий заявил, что учебник ему ни к чему, а коробочка под названием «ай-фон» требует чем-то ее заряжать, для чего нет никакой возможности. Зато забрал сумку, серебряное огниво и клубки пряжи, которые сейчас разноцветной кучей лежали у него на коленях!

— Я полагал, вы купили это для вашей бабушки! — удивленно сообщил Видо, подходя ближе. — Не подумайте дурного, в вашем занятии нет ничего предосудительного, просто оно… некоторым образом с вами не сочетается.

— Моя бабушка в качестве досуга предпочитает играть на рояле, а также в карты и «Доту», — наполовину понятно ответил ведьмак, ловко вывязывая крючком очередной ряд петель — сейчас нить в его руках была золотисто-желтой, словно сахарный леденец, но перед нею уже темнела мшисто-зеленая полоса. — Она виртуозно расписывает преферанс, а уж как она тащит катки — и тем, и другим залюбуешься! Но крючок и спицы, боюсь, она не держала в руках никогда в жизни.

— Кто же тогда вас учил? — вежливо удивился Видо. Рядом с Ясенецким стояла полупустая чашка кофе, из которой тянуло уже привычным вкусным запахом. Разве что пряностей в этом аромате Видо не заметил, кажется, кофе был чистым. — И… почему вы занимаетесь этим здесь? Не у себя, не в гостиной хотя бы… Просто… там было бы удобнее, разве нет?

Он вдруг смутился, показалось, что это естественное любопытство выглядит неучтиво и вульгарно. Вон, капитана такое соседство ничуть не удивляет, пыхает себе табачком… Впрочем, а что вообще способно удивить матерого вояку?

— У меня нет балкона, — так же непонятно пояснил Ясенецкий. Положил вязание на колени, поднял на Видо взгляд и дружелюбно сказал: — Я могу рассказать, но это займет несколько минут. Вы не против?

— Ничуть! — поспешно заверил Видо и встал у перил с другой стороны.

— Меня научила одна женщина, — неторопливо начал Ясенецкий. — Я привык считать ее кем-то вроде тетушки, но на самом деле она нам не родственница. Хотя и родной человек. Сложно, да, но так бывает. Мои родители погибли, когда мне было шесть. Они увлекались альпинизмом… горными восхождениями. Несчастный случай, даже тел не нашли.

— О… — тихо отозвался Видо. — Я сожалею…

Ясенецкий кивнул и снова взялся за крючок, сменив нитку, и на этот раз взял светло-зеленую, как весенняя трава.

— Бабушка тогда слегла, — сказал он спокойно, будто о самых обыденных вещах. — Единственный любимый сын, такая же любимая невестка — у нее в один день не осталось никого из родных, кроме меня. Она могла вставать, просто не хотела. А я… Я замолчал. До этого был нормальным ребенком, болтал без умолку, а тут — как отрезало. Отто Генрихович к нам на время переселился тогда. Взял на себя вообще все, от расходов до всяких бытовых забот. И, конечно, пытался помочь нам пережить горе… Но если с бабушкой у него постепенно стало получаться, то я просто молчал и целыми днями сидел у себя в комнате. Даже не читал, хотя уже умел и очень любил. И тогда Отто Генрихович привел к нам домой Розу… Розочку Моисеевну.

Он как-то странно сказал имя этой дамы, Видо услышал нежное «Розхен», хотя готов был поклясться, что Ясенецкий произнес иные звуки. Впрочем, неважно, Розхен — это было очень трогательно и понятно. Видо сразу представил милую уютную фрау, способную позаботиться о несчастной старушке и осиротевшем ребенке. Накрахмаленный чепчик, ласковая улыбка…

— Розочка Моисеевна всю жизнь проработала бухгалтером на крупном предприятии, — продолжал ведьмак, и видение образцовой домохозяйки поблекло и заколебалось перед внутренним взором Видо. — Она курила сигареты — правда, в янтарном мундштуке, варила крепчайший кофе раз пять в день и очень ярко ругалась на нескольких языках. Пекла пироги — сначала получалось ужасно, потом мы привыкли, а потом она научилась. Рассказывала бабушке, что ее, бабушкины, любимые поэты Серебряного Века — негодяи и мерзавцы. Бабушка это и сама знала, разумеется, но не могла не спорить. Еще она принесла к нам домой кошку, которая бегала по роялю, если не закрыть крышку, и висела на шторах. Шторы пришлось поменять, ковры — тоже, бабушка и Розочка Моисеевна три недели спорили о новой обстановке, призвали арбитром Отто Генриховича и помирились на том, что мужчины ничего не соображают в домашнем уюте. Заодно решили сделать ремонт, и как Розочка Моисеевна гоняла рабочих — вы бы слышали!

Видо невольно улыбнулся, хотя речь шла о грустных вещах. Умом он это понимал, но… Ясенецкий рассказывал так, словно все это уже не вызывает у него никакой боли.

— В общем, постепенно все наладилось. И со мной — тоже. Розочка Моисеевна не заставляла меня говорить, не пыталась как-то подействовать, она просто говорила со мной сама. Когда мы ходили гулять и по магазинам, она что-нибудь рассказывала, иногда спрашивала, но я молчал — и она говорила дальше. Я стал приходить на кухню, и Розочка Моисеевна объясняла, что и как она готовит. Это пироги у нее поначалу не выходили, а вот фаршированная рыба получалась просто чудесная! А еще Розочка Моисеевна вязала. Шарфики, перчатки, носки — всякую приятную мелочевку. У нее была огромная корзина с клубками. Я сначала просто перебирал их, катал в пальцах, складывал на ковре фигуры… Вы вот присматривались, что все нитки — разные? Пушистые, колючие, гладкие. Теплые на ощупь и прохладные… А потом однажды попросил показать, как связать шарф бабушке в подарок. Вслух попросил. Бабушка в это время играла «Лунную сонату», и я помню, как у нее застонали клавиши