Берегиня - Руслан Валерьевич Дружинин

подружимся, хорошо? Извини, что так рассердилась на складе. Свои серёжки я больше всего берегу – дорогой подарок от важного мне человека; но остальным – пользуйся. Хотя нет, ещё кубик не трогай, – указала Ксюша на полку с головоломкой. – Это моя вещь, моя игра. Если ты мне цвета перепутаешь, я… расстроюсь. Сильно. А остальным – конечно, пользуйся, сколько хочешь. Договорились?

– Спасибо-спасибочки! – подскочила и улыбнулась, и обняла Ксюшу Лиза. Хорошая соска, доверчивая, как подвалохшная мизга, и на лице всё написано. Такую лохушку и на срез можно накнокать, и на палёную тему толкнуть – не цинканёт чё по чём, тут ей и амба.

*************

– Лучше умру, утоплюсь, в озеро брошусь, чем за Кочебора пойду! – всхлипывала и льнула к груди своей Берегини заплаканная Светолика. И ведь посреди ночи прибежала в её покои: залитая слезами, простоволосая, в одной долгополой сорочке. Изяслава сказала ей, да при всех, в общей спальне, что её, Светолику, отлучают от капища, и от подруг, и от тайных обрядов, и отдают из Святилища в жизнь мирскую – замуж за нелюбимого.

Ксюша обняла Светолику и к сердцу прижала. Сперва слушала её, как наставница мудрая, с превеликой заботой и соучастием, но как зашла речь об утоплении, твёрдо сжала её за плечи и от себя отодвинула.

– Коли руки на себя наложишь – обидишь Макошь, кто тебе на долгий срок нить заплела, не изведаешь из рук Мариных чары забвения, веки-вечные с прошлым своим будешь маяться, Мавкою станешь, коли утопишься – не свободной душой, в Лунных Чертогах перерождения дожидающейся, а рабой Нави, кто призраком, слабым и плачущим о жизни прежде срока потерянной, по Междумирию мечется.

– Лучше русалкой, но за старика не пойду! – намокло от слёз миловидное лицо Светолики. – У Кочебора сын от первой жены, он уж почти взрослый, а отец его – страшный старик: у него шрам во всю рожу!

– Из-за шрама Кочебора все в старики записали, а ведь он ещё молод… Меж вами и тридцати Зим разницы нет, и ты же его стариком… – положила белую руку на щёку своей милой наперсницы Ксюша. – Жена Кочебора в бархате и шелках расхаживала, нити жемчуга вокруг шеи повязывала, слуг и прислужниц имела не есть числа, и терем до хлябей небесных: с конюшней, надворьем, хозяйствами; и сын у воеводы растёт – храбрый выйдет Дружинник. Кочебор и тебя, любушку красную, сыто прокормит, и сыночку его смелому много порадуешься.

– Не нужен мне ни Кочебор, ни сыночек его! – со всхлипом упала к её ногам Светолика и начала расцеловывать шитые серебром и жемчугом туфли своей Прибогини.

– Скажи Изяславе, пусть оставит меня, не неволит, не гонит! Я без ласки твоей, Берегинюшка, без любви – удавлюсь! Ни один мне жених не сгодится, ни с одним не пойду; хоть с богатым, хоть с знатным, хоть со старым, хоть с молодым!

Тут уж Ксюша сама себе удружила: не смогла пропустить мимо глаз Звезду Северную, чаровницу прекрасную, лучезарную Светолику. До её появления на капище, Светолика – истинное украшение храма Макоши, и лишь за малым Городничий до неё не добрался: священное озеро вовремя подарило людям истинную Владычицу, и любовь Вана, его похотливая, упырячья страсть, переметнулась со Светолики на Берегиню.

Светолика до смерти клялась служить своей благодетельнице за избавление от Вана. Скоро Ксюша приблизила чаровницу к себе и как наперсницу, и как наложницу: начались их первые тайные встречи, и Светолика привязалась к Рыбке Озёрной ещё пуще прежнего, так что без боли теперь и не оторвать.

Молва про них скоро разошлась по святилищу, и жрицы, в пример своей Прибогине, распалились друг к другу доселе запретным огнём, что и прежде томился и медленно тлел в огороженном со всех сторон храме, но теперь, как пожар, сжёг немало наивных сердец.

Чтобы предсказания оставались чисты, жрицам нельзя было до самого зрелого возраста связывать свою жизнь с мужчинами, но кровь пылать начинала скорее. Прибогиня со Светоликой подарили им откровение, о коем жрицы и чаровницы не говорили промеж собой даже вскользь.

В храме Макоши хватало тайных обычаев, но новый порядок Изяславе пришёлся не по душе. Великая Жрица застигала любовниц в саду возле капища, на берегах священного озера, в хозяйственных и гостевых теремах, и, как всякий порядочный и целомудренный человек, сильно смущалась, и впадала в обиду на то, что увидела, и журила своих чаровниц, и наказывала. Её дом, её храм, её палаты в святилище, превращались в очаг «окаянной женской любви» – как говорила сама Изяслава про всех своих уличённых воспитанниц. И это в храме Макоши, покровительницы крепких семейных уз и женского счастья в замужестве!

Светолику отлучили от капища и отдавали в жёны Китежскому воеводе Кочебору, и многие чаровницы увидели в этом начало гонений на свои чувства, и вознегодовали на добрую Изяславу, и сильно жалели плачущую у всех на глазах Северную Звезду. Великой Жрице и правда хотелось наладить прежний порядок в святилище, но виновницей сватовства была вовсе не Изяслава, а сама Берегиня.

– Поднимись, поднимись, – велела Ксюша. Светолика выпрямилась перед ней, и Прибогиня притянула её к себе. С глубоким наслаждением она целовала свою наперсницу. Светолика прильнула к ней, готовая отдать всю себя, до последней черты, лишь бы остаться в святилище и не лишиться любимой. Но эта ночь – не для них. Ксюша первая оборвала поцелуй и промолвила в ясные глаза Светолики.

– Ныне простимся. Служенье твоё людям окончено, теперь послужи и себе. Всякое добро, всякий свет, коий от тебя принят – в духе своём сберегу. Но, как и всякая Радость Прави, и я тебя своим светом одаривала. И слаб человек, не смогла ты снести сияния Вышнего, и ослепла от моего света, так что и о своём земном пути позабыла. Теперь унимаю свой свет, отпускаю тебя, и клянусь: день ото дня сияние моё во влечении твоём ослабеет, и, наконец, угаснет совсем. И тотчас муж станет тебе в утешение, и богатство в награду. А коли останешься ты со мной при одном капище – мучиться будешь, отчего нет любви, отчего свет угас; не со зла сие делаю, а из великой за тебя Радости, ибо милее Светолики никого при мне не было. В награду за путь, избранный по моему научению, обещаю тебе первенца славного, на коем твоя душа отдохнёт от последних печалей,