Шиноби. Книги I - XX - Роман Романович

результаты большинства учеников выросли где-то на пятнадцать процентов. Просто за счёт того, что их внимание направлялось в нужную сторону. Ну и тот факт, что им позволяли выбрать что-то своё с возможностью получить доступ к любым наставникам, добавлял мотивации.

Важность же первых двух недель лично для меня заключалась в том, что именно я являлся лучшим специалистом в том, чтобы определять таланты учеников. Меня даже гением считали. Сам я равнодушно к подобным наименованиям относился, но признавал, что в некоторых вещах на голову превосхожу других. После того как меня лишили камней и мне пришлось все свои навыки заново осваивать, я и правда ушёл очень далеко в вопросах понимания боевых искусств.

Остальное — дело техники.

Повтори любой приём тысячу раз и кое-что поймёшь в нём. Возьми сто учеников, скажи им повторить приём тысячу раз, внимательно смотри, что у них получается и с чем они сталкиваются — и тогда поймёшь ещё что-то. Повторяй это несколько лет подряд, и твоё понимание приёма если не достигнет совершенства, то значительно приблизится к идеалу. А главное, ты научишься обучать этому приёму так, как никто.

Поэтому в эти две недели наставники плотно займутся учениками на всех курсах. Через неделю мне на стол лягут их рекомендации. Я ознакомлюсь с каждой и вынесу свой вердикт по каждому ученику.

По крайней мере, так планировалось. Потому что в этот раз меня отвлекли. Пришло сообщение, что Иван набедокурил, и на этот раз серьёзнее некуда.

* * *

До дома я мог добраться за пару минут. Несколько лет назад Гэцу сказал, что ему больше нечему меня учить, и свалил. Связь между нами осталась, но волк вдруг заявил, что хочет попробовать себя в чём-то новом, и занялся школой шиноби. Это было реально неожиданно, потому что шло вразрез с природой духов… Вроде как. Потому что духи в нашем мире чхать хотели на правила их условной родины. Но — не суть. Гэцу теперь часто бывал в школе, а я научился без него открывать пути духов и свёртывать там тропу, чтобы быстро добраться куда надо. Сообщение от дома до крепости тоже доходило в считаные минуты, поэтому, если потребуется, с момента происшествия я мог оказаться дома достаточно быстро.

Вся семья знала, что меня в этот период лучше не дёргать, но тут, видимо, сочли, что без моего вмешательства не обойдётся.

Дело в том, что Иван сломал какому-то парню позвоночник.

Я, когда услышал, как-то совсем не удивился. Знаете, дети — они разные. В Петре был и характер, и упрямство, и со мной поспорить он мог, и слушался далеко не всегда, но на фоне Ивана… Сейчас ему пятнадцать лет, и как я его не прибил, остаётся списать только на провидение и мою титаническую выдержку.

Ваня был силён. До одури силён. Рос он быстро, во все стороны. Страх в нём был почти полностью атрофирован. Он не боялся драк. Более того, он их любил. Не скажу, что всем сердцем и душой, но за эти годы жалобы, что он там где-то с кем-то подрался, перевалили за сотню. Я бы даже иначе сказал. Будучи нереально по меркам обычных детей физически развитым, обладая повышенной агрессивностью и понимая, что ему никто среди ровесников не ровня, он считал для себя само собой разумеющимся, чтобы ему подчинялись и в некотором роде пресмыкались. Он был подобен медведю, который вальяжно ходил по лесу и недоумевал, если какой зверь тут же не склонял голову при виде него, и, если такое случалось, спешил вбить мудрость с помощью кулака. Сначала он дрался со сверстниками. Потом и до тех, кто старше, добрался. Проще сказать, с кем он не дрался.

Моего сына сложно назвать умным, но также сложно назвать глупым. Когда представляешь задиристого паренька, первым на ум приходит кто-то не особо сообразительный, если не сказать, туповатый. В нашем случае всё было несколько иначе, но не так-то просто описать Ивана. Вроде прост, как монета серебра, а взявшись за эту задачу, так сразу и не скажешь, за что браться. Чтобы описать его ум, надо сказать, что я не сторонник насилия в отношении детей, но вот Иван у меня отхватывал если не регулярно, то частенько. Разок ему и плетей всыпали. Думаете, парня это впечатлило? Удары он вытерпел молча и свою позицию не изменил. Упрямый, принципиальный и злопамятный. И чем взрослее он становился, тем хуже с этим было. Первой к нему подход нашла Радамира. Лет с восьми Иван начал ошиваться в квартале мастеров. В двенадцать он там мог отработать с утра до вечера тяжёлым молотом — это к вопросу о том, насколько он силён и вынослив в свои годы. И таким он был до того, как получил первый малый камень, как раз в двенадцать лет.

Отлучение от кузницы и мастерской — единственное, что его как-то пугало. Любые другие санкции он был готов игнорировать до последнего.

Что касается ума — он с месяц таблицу умножения освоить не мог. И выучил её за один день, когда Радамира психанула и на пальцах объяснила, почему математика нужна в артефакторике и кузнечном деле. Проще было его убить, чем заставить прочитать художественную книгу, зато он мог неделю просидеть, разбираясь в трактате по кузнечному делу. На чужом языке. Который предварительно выучил за год. Это при том, что на своём-то он выражался по-простому. Мальчишка, который презрительно относился к любым гуманитарным наукам, чуть ли не самостоятельно выучил язык, потому что на нём общались мастера чужомирцы и все их книги были на этом языке. Всё, что касалось кузнечного дела и артефактов, он схватывал моментально, и редко когда ему что-то давалось не с первого раза. В двенадцать он сковал свой первый меч. Сейчас он ковал оружие, которое почти не уступало работам мастеров. А то и превосходило.

При этом видели бы вы его почерк. Настолько отвратный, что его можно назвать позором рода. Но я уверен, если бы это было нужно для ковки, почерк мигом бы преобразился.

Гениальный кузнец, одарённый физической мощью мальчишка, чей гонор размером с гору, и которого проще убить, чем найти на него управу. Поэтому я и не удивился. Тут, скорее, стоило удивляться, что столь серьёзные проблемы, выходящие за рамки пары сломанных носов, случились так поздно.

Вышел я рядом с домом. Раскинул силу духа и «огляделся». Нашёл и сына, и Василису, и Радамиру, и начальника приёмной службы, а также, видимо, отца пострадавшего, который