Мученик - Энтони Райан

герцога Руфона перед тем, как сэр Элберт отсёк тому голову. Видимо, с тех пор он поднялся ещё выше и, судя по тону и осанке в эту встречу, его восхождение в ранг светящего не было связано с какими-либо дипломатическими навыками.

— До нас доходит большое количество историй, касательно вашего… мученичества, стремящаяся, — сказал он Эвадине, стоявшей перед этим благочестивым собранием. Светящий Дюрейл — крепкий мужчина с широким грубым лицом, источавший ощущение жизненного тонуса, несмотря на все свои годы, — неотрывно смотрел на неё совершенно без благоговения или даже страха, которые я видел в других священниках. — Будьте так любезны, — продолжал он, — предоставьте нам исчерпывающий отчёт без прикрас.

— Разумеется, — ответила Эвадина спокойным тоном. — Меня ранили в битве, когда аскарлийцы штурмовали порт Ольверсаль. Мои возлюбленные товарищи, — она бросила краткий взгляд приглушённой симпатии на нас с Уилхемом, — отважно сражаясь, спасли меня и доставили назад, в порт Фаринсаль. Некоторое время я лежала при смерти, то и дело испытывая приступы бреда. Посреди страданий я почувствовала, как моё сердце остановилось, и вот тогда явился один из Серафилей и вернул мне здоровье.

Эта история, рассказанная пастве увлечённых пылких сторонников, да ещё благодаря более цветистым фразам, неизменно вызывала множество охов и перешёптываний со слезами на глазах. А здесь же она породила лишь обмен осторожными взглядами и неуютные поёрзывания.

— Давным-давно все знают, — сказал Дюрейл, — что Серафили не посещают земную юдоль. Их благодать передаётся через пример мучеников, которые превозмогли смертные заботы, дабы заслужить благосклонность и указания Серафилей. И только лишь через пример мучеников позволяют они нам принять своё божественное послание.

— Я бы поспорила, светящий, — хладнокровно ответила Эвадина, — что все не столько это знают, сколько в это верят. Отличие небольшое, но важное. Столетиями считалось, что Серафили не спускаются в земную юдоль, но только потому, что такого никогда не случалось прежде. А ещё, могу сказать, не боясь ошибиться: в писании Ковенанта нет ничего, доказывающего, что такое невозможно.

Лицо Дюрейля потемнело, но, прежде чем светящий снова заговорил, вмешался король:

— Миледи, а Серафиль говорил с вами? — спросил он тоном скорее искреннего любопытства, а не скрытого сомнения, как у священников возле него.

— Говорила, ваше величество, — с тёплой улыбкой подтвердила Эвадина. — И какие же чудесные слова она сказала.

— Она? — встрял Дюрейл, и его густые брови неодобрительно изогнулись. — Серафили выше таких обыденностей, как пол.

— Это ещё одна тема, в которую принято верить, а не знать, — ответила Эвадина и снова многозначительно повернулась к королю. — Она говорила мне о любви, ваше величество. О любви божественного к смертному. О любви, которая заставила её восстановить меня и передать послание о той любви всем, кто послушает. Она говорила о том, как наше постоянное недовольство ранит Серафилей, как тьма, которой мы позволяем закрывать наши сердца, подвергает опасности весь мир. Поскольку, отдаваясь таким низменным чувствам, как ревность и обида, мы оказываем помощь Малицитам и всё сильнее приближаем Второй Бич, который уже опасно близок…

— А присутствовал ли там кто-нибудь ещё, дабы услышать эту божественную мудрость? — спросил Дюрейл. — Свидетель этого видения?

— Её слова были для меня одной. — Эвадина обернулась и указала на меня. — Однако вот этот набожный солдат присутствовал, когда восстанавливалось моё здоровье. Он может засвидетельствовать правду моего воскрешения.

— Неужели? — голос Дюрейля утратил ту небольшую сдержанность, которая чувствовалась, когда он обращался к Эвадине, и зазвучал жёстче, едва он хмуро уставился на меня. — И, как я понимаю, это тот самый писарь, о котором мы столь наслышаны?

По кивку Эвадины я шагнул вперёд и поклонился, кивнув светящему, но опустился на одно колено, повернувшись к королю.

— Элвин Писарь, ваше величество, ваше сиятельство. К вашим услугам.

— Встань, — бросил Дюрейл. — Мне нравится видеть лицо человека, которому я задаю вопрос. — Поднимаясь на ноги, я заметил призрак невесёлой улыбки на его губах. — Ты тот, кто сбежал из Рудников, — сказал он. — Разбойник и головорез, который некогда якшался с отъявленным бандитом Декином Скарлом. Не так ли?

— Истинная правда, ваше сиятельство, — ответил я. Не вызывало удивления, что этот совет отыщет любые сведения об Эвадине и её спутниках. Неприятно было оказаться под прицелом их внимания, но я никогда не лез за словом в карман перед враждебной публикой.

— Мои преступления многочисленны, — продолжал я. — Не стану отрицать ни одного. Как не стану отрицать, что почувствовал, как вера расцветает в моей душе, в тот день, когда Помазанная Леди пришла и заговорила в Каллинторе, ибо то был день моего спасения.

— Неужели? — лоб Дюрейля весело дёрнулся. — Так твоё спасение пришло не на Рудниках, где, как мне доложили надёжные источники, тебя обучала грамоте приговорённая убийца Сильда Дойселль.

— Восходящая Сильда не была убийцей. — Я умудрился не прокричать возражение, хотя пыл сильно окрасил мои слова. — Ваше сиятельство, — добавил я более уважительным тоном, и перевёл взгляд на короля. — Рассказ об её незаконном заключении долог, но я с радостью поделюсь им в полной мере, если вам будет угодно.

От моих слов лицо короля приняло озадаченное выражение, но, видя, как его сестра возбуждённо поёрзала, я понял, что этот укол попал близко к цели. Принцесса Леанора кашлянула — едва слышный звук, но он громким эхом отразился от высокого, сводчатого потолка палаты. Мне показалось, что король Томас слышал его очень отчётливо.

— Возможно, ваше сиятельство, — сказал он, улыбнувшись Дюрейлю, — нам стоит обратиться к более неотложным вопросам.

Хмурое лицо Дюрейля скривилось от досады, и он, не отрывая от меня глаз, грубо спросил:

— Ты был свидетелем воскресения этой женщины?

— Да, ваше сиятельство.

— Расскажи, что ты видел. Расскажи нам всё, что ты видел.

Я позволил себе секундную паузу, вызывая на лице смесь почтения с загадочностью.

— Мы по очереди сидели с капитаном — леди Эвадиной — когда она лежала… при смерти, — сказал я. — Лекари из Фаринсаля и наш просящий Делрик сделали всё, что могли, и мы знали, что вскоре она отправится в путешествие через Порталы. Никто из нас не хотел, чтобы она оставалась одна, понимаете, в конце, хотя её разум казался потерянным для мира. Это случилось сразу после рассвета, когда я почти уступил сонливости. Заставив себя подняться, я посмотрел на лицо леди Эвадины и узрел, что оно… изменилось. — Я запнулся, глядя куда-то вдаль и качая головой в явном изумлении. — Боль, которая её разрушала, которая оставила от неё лишь тень, теперь исчезла, и я смотрел на совершенно здоровую и невредимую женщину. А потом она открыла глаза. Такие ясные, такие… живые. — Я издал смешок, в котором соединились огорчение и благоговение. — Стыдно сказать,