Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

— Но не все же заявления такие! — возмутился Видо.

Он вытащил наугад заляпанный жирными пятнами лист из середины стопки и с некоторой оторопью прочитал, что пасечник Петер из деревни Крессель обвиняет в сговоре с темными силами своего зятя. Исключительно с помощью темных сил зять коварно женился на невинной дочери пасечника Кресселя в этом году, сразу после тридцатилетия невесты, а после этого принялся изводить ее отца пусканием ядовитых ветров, с каковой целью злокозненно и по наущению демонов питается кислой капустой и вареным горохом…

— Позволю себе заметить, — сдержанно сообщил Фильц, едва Видо вернул в стопку кляузу пасечника Петера, — что я не позволяю оставлять заявления лицам, официально считающимся невменяемыми. Иначе, как вы понимаете, их было бы значительно больше.

— Вы хотите, чтобы я признал вашу правоту, — тихо сказал Видо, понимая, что отчасти секретарь и в самом деле прав, и все же не желая соглашаться с этой очевидной, но чем-то чудовищно неправильной правотой. — Но девушка умерла, потому что ее не начали искать вовремя. Если бы я узнал о ее исчезновении раньше…

— То искали бы ее теми же способами, что ее родственники или городская стража, — непочтительно прервал его Фильц. — Поскольку других способов не существует. Вы потратили бы на поиски то самое время, в которое вели свое расследование, и не успели бы додуматься до Марии-травницы. Зная вас, я полагаю, что вы не стали бы тянуть, а значит, отправились к ней сразу, едва в чем-то ее заподозрили, не так ли? Опоздай вы хоть на день, девушка все равно умерла бы, а с ней и тот юноша, которого вы привезли. Прошу прощения, герр патермейстер, но у каждой службы — свои обязанности, и в уставе Ордена не зря сказано, что патермейстер должен заниматься только теми делами, в которых явно виден след Той Стороны. Под вашим надзором пять деревень, не считая города, и если вы начнете заниматься розыском пропавших, то большую часть времени станете проводить в разъездах по окраинам подотчетной территории. Причем раз за разом убеждаясь, что пропавший жених очередной Гретхен попросту загулял в трактире или загостился у смазливой вдовушки, что четверо из пяти пропавших девушек и в самом деле сбежали с любовником, а богатого дядюшку свела в гроб отнюдь не порча, а заждавшиеся наследства племянники. А между тем Та Сторона действительно будет строить козни, но у вас не останется времени, чтобы об этом узнать!

Он указал на другую стопку, аккуратно сшитую канцелярской нитью и отложенную на край стола, а потом заговорил снова, мерно и ровно роняя слова, словно забивал гвозди в доску:

— Прежде чем обвинять меня в пренебрежении служебными обязанностями, вспомните, что каждую неделю я составляю сводку так называемых сопутствующих дел. Иначе говоря, тех, где в самом деле наблюдается состав преступления, однако по сути своей эти дела не относятся к нашему ведомству. Туда попадают пропавшие люди, подозрительные смерти и чрезвычайные происшествия, не объяснимые наглядными причинами, однако не несущие признаков колдовства. Именно в эту сводку попало заявление о пропаже девицы Луизы Фостфогель, незамужней дочери кузнеца Дитера Фостфогеля из деревни Флюхенберг. И если бы вы в любое время дня или ночи запросили у меня справку по этому заявлению, то получили бы ее в любом желаемом виде — устно, письменно, кратко или развернуто. Ну а пока такого запроса не имелось, сводка была бы составлена в должный срок, а именно — завтра. И позвольте напомнить, что в последние три недели у вас попросту не было времени с этими сводками знакомиться.

Он благодушно улыбнулся, но темно-серые глаза остались по-змеиному холодными, и Видо под этим взглядом почувствовал себя мальчишкой, которого ругают за мелкий, но чрезвычайно стыдный грех вроде воровства пирожков с кухни семинарии или испачканную во сне простыню.

«А я ведь не помнил, как ее зовут, — мелькнуло у него в мыслях. — Ни ее имени, ни отцовского. И еще явился предъявлять претензии! Но… ведь он не прав! Не может быть прав! Или… может?!»

— Вы чрезвычайно ревностно относитесь к службе, герр патермейстер, — с оскорбительным сочувствием сказал Фильц. — Это в высшей степени похвально. Однако вспомните пословицу: «Сабля, которую слишком часто затачивают, ломается первой». Это не значит, что обязанностями нужно пренебрегать. Но поверьте опыту человека, который служит в капитуле уже тридцать лет — если будете тратить силы так безрассудно, рано или поздно закончатся либо они, либо ваши пылкость и усердие. Далеко бежит тот, кто бежит медленно…

«Ему осталось только благословить меня и сказать: „Идите и не грешите, сын мой!“ — подумал Видо.

— Желаете, чтобы я сообщил отцу девицы о ее смерти? — равнодушно поинтересовался Фильц и потянулся, чтобы взять сосуд.

— Нет! — выдохнул Видо. — Я сам… Отправьте пока это… на ледник. И вызовите на завтра городского художника — снять портрет с убитой ведьмы, пока лицо не изменилось от соли.

— Разумеется, — склонил голову секретарь и безразлично добавил, словно не нарушал только что субординацию, поучая высшего по должности: — Чем еще могу служить?

Видо только мотнул головой и вышел, изо всех сил пытаясь держать спину прямо. Казалось, что из него вытащили стержень, на котором держались и разум, и воля, и старание.

Оказавшись в коридоре, он в полном изнеможении привалился спиной и затылком к стене, чувствуя приятный холод от камня. Только сейчас он понял, как чудовищно, невозможно устал. Эти недели, когда напряжение и азарт работы не давали толком спать, потом бой с ведьмой, навалившаяся вина за смерть людей… И сейчас, когда Фильц отчитал его, словно юнца, впервые надевшего звезду патермейстера, Видо даже разозлиться по-настоящему не мог! Потому что в словах секретаря было слишком много правды!

Примерно то же самое говорил наставник, только у него это звучало иначе — мягче, сочувственнее, убедительнее. Ни один человек в мире не мог бы обоснованно обвинить генерал-мейстера Фалька в пренебрежении обязанностями или в равнодушии к службе. Но ведь у Фалька получалось отдавать служению ровно столько сил и времени, сколько можно и нужно, не больше и не меньше! И если Видо, который пробыл у него в личном подчинении три года, так этому и не научился, значит, он дурной и бездарный ученик!

«Господи! — подумал