Турист - Антон Витальевич Демченко

вкрадчиво произнёс я. — А не напомните, какой приказ отдал Дитц наёмникам, что должны были встретить наш конвой на пути к базе? Вам ведь известна вся эта история, не так ли? И зная вашу дотошность и безупречную память, полагаю, вам не составит труда вспомнить такую «мелочь»? Нет? Тогда я напомню. Приказ был — уничтожить всю технику и, по возможности, максимальное число охранников. Моих людей, Владимир Александрович. А если бы мы оказались чуть менее настороженны? А если бы ударом той реактивной установки, что подготовили для нас засадники, убило одну из моих учениц? Лину, например, или Милу? Да ладно, убило! Хотя бы ранило⁈ Я что, по-вашему, и тогда должен был бы утереться и простить⁈

— Кирилл! — вскинул голову Гдовицкой, но я жестом остановил его.

— Нет. Знаете, Владимир Александрович, если я чему и научился за последние годы, так это тому, что живых врагов оставлять за спиной нельзя. Любому ощерившему пасть её надо рвать! До хруста черепа, пока челюсть не оторвётся и глаза на лоб не полезут. Чтоб другим неповадно было… — поднявшая меня с кресла ярость отступила столь же скоро, как и нахлынула, и я рухнул на мягкое сиденье. Увидел покрытые инеем подлокотники и, недовольно цокнув языком, выдохнул: — Я не бью первым, но на агрессию в мой адрес, в сторону моих близких или подчинённых, отвечаю симметрично. И буду так поступать впредь. Рано или поздно, так или иначе. На этом… благодарю за проведённую работу и подробный доклад, Владимир Александрович. Закончим, пожалуй.

Гдовицкой, кажется, немного ошарашенный моей вспышкой, молча поднялся с кресла, отвесил чёткий «кавалергардский» поклон и, развернувшись, двинулся к выходу. Но уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и неожиданно открыто улыбнулся.

— Надеюсь, только так оно и будет… боярин, — улыбка пропала, будто её стёрли ластиком с лица Самурая, и он шагнул за дверь. Вот ведь… психолог, чтоб его. Проводив взглядом начальника моей службы безопасности, я вздохнул и… неожиданно поймал себя на ощущении… ощущении готовности. От расслабленности отпускника, убаюкивавшей меня всю эту неделю, не осталось и следа. Сейчас я, кажется, готов был бежать, прыгать, делать… да хоть что-нибудь! Энергия наполняла меня, словно воздушный шарик. Ещё чуть-чуть, и лопну к чёрту! Ну, Гдовицкой, ну… Настропалил, раздраконил. Эх, а ведь я думал заняться делом лишь завтра, м-да…

Впрочем, торопиться и сходу мчаться в Рахов, чтобы там срочно брать за жабры господина Ефимовича, я не стал. Вместо этого вновь взялся за кипу бумаг, принесённых мне Самураем, и, вооружившись ещё одной чашкой кофе, сигаретой и чистой бумагой, принялся строить планы по низведению и курощению одного отдельно взятого главы Торгового стола Центра содействия частным военизированным структурам Червоннорусского воеводства. Нет, изначально-то я подумывал, что перед вдумчивой беседой с Германом Наильевичем было бы неплохо устроить ему несколько досадных и дорогостоящих неприятностей с личным имуществом, и только. Ну, скажем… перед его городским домом, полагаю, очень неплохо смотрелся бы его собственный автомобиль… сожжённый дотла. Или, например, сгоревший охотничий домик, расположенный в каких-то сорока километрах от Рахова. Но после устроенной мне Гдовицким нечаянной встряски я словно взглянул на ситуацию под иным углом и… решил, как минимум, не ограничиваться файер-шоу. А лучше и вовсе оставить его на финал.

Владимир Александрович и Мария действительно предоставили мне максимально подробный доклад, в котором нашлись почти все сведения, что могли бы понадобиться мне для воплощения неожиданно пришедшей в голову идеи. Даже план городского дома Ефимовича имелся в наличии. Про результаты пятидневного наблюдения за самим фигурантом, включая почасовые доклады от нанятых Гдовицким наблюдателей, я и вовсе молчу. И вот они-то дали мне наибольшее количество информации, необходимой для исполнения задуманного. Осталось лишь самому взглянуть на подопытного, подобрать кое-какие мелочи, и уже завтра к вечеру…

* * *

Если бы кто-то спросил Германа Наильевича Ефимовича, какой недостаток он считает наихудшим, тот не раздумывая ответил бы, что к таковым может отнести две вещи: неряшливость и нераспорядительность. По убеждённому мнению главы Торгового стола ЦС, первый свидетельствовал о неспособности к самоорганизации, а значит, был неприемлем для подчинённого, а второй — о неспособности к организации других, а следовательно, был недопустим для руководителя. Себя же господин Ефимович считал лишённым столь отвратительных недостатков и, надо признать, имел на то некоторые основания. Правда, подчинённые Германа Наильевича, скорее всего, назвали бы его склонность к самоорганизации, чистоте и идеальному порядку лёгкой формой обсессивно-компульсивного расстройства, а распорядительность — тиранией. Но это они от зависти, не иначе. Сам же Герман считал себя образчиком правильного поведения. А что? Пунктуальность, точность, безукоризненная вежливость с равными и вышестоящими, компетентность и хладнокровие… Ничего удивительного, что в свои тридцать три года он уже владеет собственным домом, пусть и с приходящей прислугой, дорогим, но по чину, автомобилем и загородным охотничьим домиком, олицетворяющим его достойное хобби. И уж точно нельзя не отметить, что добился Герман этого достатка лишь благодаря собственным силам и характеру, которые помогли ему дослужиться до весьма высокой должности в очень непростой организации. Должности, от которой, надо заметить, рукой подать до кресла в Управительском совете! А это уже будет совсем другой статус… И вот тогда все эти молодые хлыщи, похваляющиеся перед конторскими девицами своей статью и брутальностью, окажутся у него в кулаке. Да, полные ладошки не менее полного Германа куда мягче и нежнее с виду, чем мозолистые лапы этих… с-самцов, но им от этого легче не будет. Хватка у господина Ефимовича железная. Так что отольются кошке мышкины слёзы. Ой, отольются. Дайте только срок и место в совете. Герман всех к ногтю прижмёт!

Привычно сонные, сладкие мечты господина Ефимовича прервало странное ощущение. Будто холодом по спальне потянуло. Герман нахмурился, открыл глаза и, дёрнув цепочку выключателя прикроватного светильника, удивлённо хмыкнул. Свет не включился, а цепочка осталась у него в руке. Оторвалась? Вздохнув, хозяин дома сел в кровати, спустил ноги на пол и… ступни вдруг оказались на холодном паркете вместо того, чтобы привычно и ловко нырнуть в тёплые тапочки из овчины. А холод, кажется, стал донимать ещё сильнее. Тихо бурча неловкие от долгого неупотребления ругательства, Герман поднялся на ноги и попытался добраться до выключателя верхнего света, что располагался у входной двери, но… внезапно подвернувшийся на пути пуфик больно ударил бедолагу по мизинцу левой ноги. Да так, что кругленький хозяин дома мячиком запрыгал на месте. Заколыхался, точнее. Миг… и отчего-то оказавшийся слишком скользким, паркетный пол уронил отвыкшего от