Воин Ордена - Максим Шторм

Люди как люди, матёрые, тёртые, разных возрастов, подтянутые и крепкие. Державшиеся с грацией прирождённых военных, побывавших не в одной битве. Здесь они, пожалуй, ничем не отличались от любого профессионального солдата. Но было в них что-то, что заставляло через некоторое время смотреть на них совершенно иначе. Чем-то они все были схожи. Выражение лиц, особый прищур глаз, манера держаться… Наверно все дело было в глазах. У всех набившихся в комнату на смотрины свободных от службы Часовых были одинаковые глаза. Глаза людей, не только заглянувших в саму преисподнюю, но и побывавших там. И сумевших вернуться.

Как только мы приземлились практически в центре Лютограда на взлётном поле Корпуса, нас уже встречали. Целая делегация, общаться с которой капитан Еремей Могильный вышел лично. Им он передал все перевозимые на корабле посылки и бумаги. Мы же поражённо оглядывались, оказавшись в крепости внутри крепости. Нас окружали высокие стены, замковые постройки, стремящиеся ввысь башни. На посадочном поле, расположенным прямо внутри крепостного двора, было пришвартовано с десяток воздушных кораблей, очень сильно отличавшихся от всех, что я видел до этого. Но рассмотреть всё более подробно нам не дали.

Без лишних проволочек повели сразу же на приём к главе Стражи капитану Ярославу Кречету. Который уже почти десять лет выполнял функции командующего всем Тринадцатым корпусом. Пока я не вырос, не сдал экзамен и уже в качестве Часового не вернулся, чтобы занять полагающуюся мне должность. А с этим, как я уже давно понял, будут очень серьезные проблемы. И мои опасения подтвердились, как только я увидел, что здесь, в этом гордом и суровом городе, живут такие же люди, привыкшие к трудностям и постоянной войне. Здесь, вдали от Столицы и более спокойных мест, в неприступном месте, в этом жестоком краю, были свои законы.

Да, из Северных Земель в императорскую казну регулярно шли поставки угля и железа, гарнизон Лютограда надежно охранял северные рубежи, а Часовые на корню пресекали все попытки иномирных тварей прорваться в глубь человеческих земель. Но менталитет здесь был иной. И наместник тут воспринимался чуть ли не за удельного князя. А капитан Часовых смог взять такую силу, что плевать хотел на любого пришлого дворянчика, у которого и молоко на губах не обсохло. А я для них был даже хуже, чем пришлый. Я был своим, но особенным. Не таким как другие. И отдавать мне то, что было по праву моим, никто не собирался. Господи, да как будто я больше всего на свете желал взвалить на себя это ярмо! Но я помнил дружеский совет Могильного. Кречет не простит проявления слабости и безволия. Я должен не просить. Я должен взять.

— И сдаётся мне, что дальше будет только хуже, — с раздражением сплюнул Кречет. — Кого мне пришлют на следующий год — младенцев? Или они там, в Столице, решили что мы тут только и делаем, что прохлаждается, попивая пивко, раз прислали этих мягкотелых засранцев?

— Лучших из лучших, — издевательски проскрежетал Корнедуб. — Как всегда.

Кречет изобразил на лице ужас, вызвав сдавленные смешки у едва ли не тыкавших в нас пальцами подчинённых. Мы стояли навытяжку, пристыженные, словно распекаемые строгим учителем нерадивые школьники. Наверно, я злился больше других. Так и подмывало вытащить из внутреннего кармана кителя свернутую трубочкой грамоту от Рокоссовского и швырнуть в харю Кречету. Но что-то мне подсказывало, чтобы я этого делать не смел.

Капитан наконец обратил внимание на лежащие перед ним бумаги. Лениво пролистал, брезгливо морщась и громко бормоча, так, чтобы слышали все:

— Ну, ну, посмотрим. Кто же здесь у нас… Кому не повезло, ха-ха! Считаете, что оказались в жопе мира, молокососы? Нееет… Вы ещё ничего не видели. Но должны уже сейчас начать бояться, за свои жопы. Потому что когда прорвавшиеся через очередной прокол твари начнут вас драть, никто не будет спрашивать, нравится вам это или нет!

Лютоградские часовые разразились хохотом. Им было смешно, нам не очень. Кречет раздражённо отодвинул от себя тонкие папки.

— Эти бумажки хороши только для подтирки. Я и без сопроводительных писем вижу, что вы из себя представляете. Ничто. Вы просто ничто. Даже меньше. Лосиное дерьмо под подошвами сапог. Или вы думаете, что раз вас отправили сюда, в наш славный город, на самую почётную службу из всех возможных, вы внезапно стали настоящими Часовыми⁈

Мне от таких слов хотелось закатить глаза и вздохнуть, но я сдерживался. А вот одному из моих сослуживцев хватило ума разинуть рот и оправдательного произнести:

— Мы все сдали экзамен, господин капитан, и были приведены к присяге…

— Экзамен? К присяге? — с угрожающими интонациями едва не промурлыкал Кречет, едва заметно улыбнувшись. Его глаза опасно сузились и он резко взорвался истошным рёвом, от которого даже его бойцы невольно присели. — Я тебя о чем-то спрашивал, вонючее мясо⁈ Экзамен⁈ Ты считаешь, что, если находясь в толпе себе подобных уродов, продержался сраный час днём, при свете солнца, на самом краешке приграничья, ты сдал экзамен⁈ Настоящий экзамен ты будешь сдавать здесь, в этих землях, каждый отпущенный тебе день, пока не сдохнешь! Ты понял меня? Здесь твои экзамены, поганое отродье!

Несчастный новобранец лишь ошарашенно хлопал глазами, успев сто раз пожалеть о своих опрометчивых словах. Кречет успокоился так же резко, как и взорвался.

— В общем, с вами пятерыми всё ясно. Просто самые никчёмные и убогие выпускники из всех, что наскребли в Академии. Всё как всегда, как уже подметил сержант Корнедуб. Но ничего, вам повезло, недоноски. Вами лично займётся наш сержант, чтоб даже из таких отбросов, как вы, сделать настоящих воинов. Вами займутся те, кто достоин называться Часовыми. И не потому что, видите ли, приняли присягу… И если в ближайшие пару месяцев вы умудритесь не сдохнуть, может, из вас ещё и выйдет толк.

Мои однокашники все как один побелели, гадая какая из альтернатив хуже. Хотя чего удивляться-то? Особенно после экзамена, что бы там себе не считал этот капитан. И так было ясно, что мы окажемся в жопе… Кречет тем временем, потеряв к ним всяческий интерес, наконец-то обратил всё свое монаршее внимание на меня. Я буквально шкурой ощутил, как на меня устремились взгляды всех, находящихся в этой комнате людей. Гвоздь программы, как никак.

— Но есть среди вас один, который до сих пор скромно