Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

Сложно было отринуть эмоции и переживания, чтобы рационально смотреть и на Анну, и на её признания. С трудом, но пока мне это удавалось делать.

— Пошто зелье на смерть мою лила в напои? — спросил я.

Анна еще раз напомнил, что это был приворот

Наверное, даже потому задал вопрос, на который уже был ответ, чтобы ещё раз услышать все признания, которые сладки моим ушам. Чтобы разбавить поток слов, от которых ушам было больно. Мне сладко думать, что меня прямо-таки привораживать хотят. Вот только сколь много тут своего, своих чувств Анны и сколько принуждения?

— А хотела я приворожить… Ты не принуждал меня возлечь с тобой. Был ласков. А ещё, — Анна пристально посмотрела мне в глаза, — Люб ты мне. Вот бабы и насоветовали приворотным зельем тебя споить, да самой согреть тебя.

На этих словах решительности у меня поубавилось. И все же выказал сомнение:

— Бабы ли, али Матвеев?

— Бабы…

Я ещё спрашивал, но всё было предельно ясно. Наверное, тянул время для принятия решения. Оставить всё, как было, уже невозможно. Терять девушку, может быть еще больше не хотелось.

— И нынче желаешь возлечь со мной? — спросил я.

Она смотрела на меня не моргая, прожигая своим взглядом. Есть стержень внутри этой девушки, характер. И всё равно она в этом мире, который, казалось, создан для мужчин, слаба.

Продолжая смотреть в глаза, Анна стала развязывать тесёмки на своём сарафане. Неожиданно и вдруг мешковатое платье рухнуло на пол.

Моё сердце забилось чаще, а дыхание участилось. Это были непередаваемые эмоции, к которым я не был готов. Я забыл, что такое быть молодым, когда внутри тебя кипят страсти, когда пелена застилает твой рассудок.

В свете сразу двух свечей тонкая и прозрачная нижняя рубаха девушки просвечивалась насквозь. Я уже не мог смотреть в глаза Анне, я жадно рассматривал её всю. Природные естественные инстинкты рвались наружу, беспощадно выгоняя из головы рассудок.

И она была великолепна. Идеальные, манящие, линии тела, изгибы. Я видел тело молодой женщины, где все пышет жаром и здоровьем. И все это так хочется, чтобы стало моим. Но чтобы и оставался самим собой при этом. На сколько времени? Уже и не важно, но я сердцем и душой, телом и в меньшей степени сознанием, хотел соединиться с этой женщиной.

Я встал, сделал два шага к Анне. Она дёрнулась было в сторону, но тут же передумала, сама сделала шаг навстречу. Кто был инициатором поцелуя, уже не разобрать. Да и стоит ли в таких мелочах разбираться!

Этот поцелуй был самым жарким из тех, что мне приходилось испытывать. Возможно, я просто забыл эмоции из прошлой жизни. Но уже и вспоминать не хочется. Зачем? Если здесь и сейчас меня накрывает буря. Я всего-то человек. Сейчас так! Я желаю быть «всего-то», пусть через некоторое временя возжелаю быть Человеком, могущем быть сильнее всех страстей. Потом… Это потом.

Я дал волю рукам и ощутил жар женского тела. Томное дыхание Анны ещё больше будоражило сознание. Она закатила и закрыла глаза. И вот это — когда женщина видно, что чувствует, когда она желает не меньше твоего — пьянило.

Дёргаными нетерпеливыми движениями я стал приподнимать ночную рубаху девушки. Ещё более нетерпеливо я стал целовать её. Руки жили своей жизнью. И вовсе будто бы я раздвоился: с одной стороны, будто бы наблюдал за всем этим со стороны, с другой стороны, упивался теми эмоциями и желанием, которые взяли верх надо мной.

Анна жадно отвечала на мои поцелуи. А потом на меня и вовсе будто бы упал тяжелый пресс, выбивающий разум. Опомнился я, когда рычал, а девушка подо мной стонала. И даже с такими разными тембрами голосов, казалось, что мы живём и дышим в одной тональности, поём одну песню, играем музыку своей страсти. Сложно представить, что подобное может повториться когда-нибудь ещё.

В какой-то момент я рухнул рядом с Анной. Мы лежали и не думали о том, чтобы восстановить дыхание. Мы молчали, но в этой тишине, разрываемой лишь тяжёлыми вздохами, я не ощущал неловкости. Словно бы всё то, что только что произошло, — не ошибка, а закономерность.

Кровать была небольшая, я бы её окрестил «полуторкой», так что жар раскалённого женского тела всё ещё меня согревал. Мы лежали, прижавшись друг к другу. И будь это ложе втрое большее, уверен, что все равно было мало места и мы тянулись друг к другу.

И как после этого я могу быть груб с ней? Как после этого я могу выгнать Анну, думать о том, что нечто подобное с ней может испытать другой мужчина?

Мой опыт в отношениях с женщинами небольшой. В прошлой жизни, по сути, была только одна — моя жена. Остальное, что до нее — тлен и не стоит вспоминать.

И теперь всё то, что я чувствовал к той женщине, к жене Лене насколько её уважал, любил, оберегал, всё это начинал ощущать и в отношении Анны. Я хотел защищать, оградить свою женщину от всех невзгод и переживаний. И мне было сейчас настолько хорошо, что лишь единожды я вспомнил, что живу сейчас в сословном обществе. Вспомнил… Забыл…

Вот и она — медовая ловушка! Попался я-таки в неё. Но оттого, наверное, и названа она «медовой», что сладка, как мёд.

Теперь мне нужно со всем этим разбираться. Но безусловно, оберегать Анну. Если надо будет — ради неё пойду против Матвеева. Хотя ещё как можно дольше нужно продержаться без прямого столкновения с наиболее сильными игроками. Да и государственными делами нужно думать, все же.

Матвеев может только казаться мне врагом. Но делать на благо Отечеству, мы с ним можем почти одно и тоже. Этот деятель скорее поддержит необходимые для взлета России изменения. Большим западником мог быть только Василий Голицын.

Вот, наконец, ко мне и разум возвращается.

— Я… никогда… — пыталась сказать Анна, но её голос срывался, а после и вовсе девушка расплакалась. — Прости меня, не гони меня. Сделай своей рабой, но оставь подле себя.

— Куда же я тебя теперь погоню? — сказал я, поглаживая бархатное бедро девушки.

Несколько слукавил я. Погоню, конечно, если мне проблемы станет чинить. Если продолжит играть против меня, а не быть за меня.

Желание вновь начало возвращаться ко мне. Даже после таких эмоций окончательного пресыщения не наступило. Я вновь стал целовать Анну, вызывая у неё удивление. Было понятно, что так не относились. Что она не думала, что можно так