Параллельный фарватер. Отклонение от курса. Книга 1 - Глеб Лютаев

понимал. Но лишние двадцать минут ничего не решат. Может, он подсознательно оттягивал момент? Неясно. Но предчувствия его никогда не подводили, так уж он был устроен, а потому неожиданно всплывшая мысль об уничтожении боеприпасов уже не могла покинуть его. Если считал так, значит, надо так и сделать.

– Может, и правда потом, Даня? – прервал мысли Кравцова Денис. – Они там лежат и никого не трогают.

– Это пока. Ден, – обратился Кравцов в ответ, – уж ты-то знаешь, если я чувствую… – Он не стал продолжать, Денису этого не требовалось.

– Знаю, знаю, – нарочито грустно вздохнул Поршнев.

– О чём это вы? – поинтересовался Сергей.

– Да ни о чём, – ответил Денис. – Тогда пойдём быстрее. Надо начинать уже.

– Даня, ты трибунала не боишься? – Сергей не унимался. Вид у него из больного вдруг сделался очень серьёзным.

Не боится. Оружие утопил Денис, якобы по его команде. Командир группы мёртв, Костя совсем рехнулся и расстрелял всех, кто попался под руку, Вася исчез, а Ворона он просто просрал, так же как Ольгу, Эдика и даже того несчастного боцмана. Чего ему теперь бояться? Хуже уже не будет. А вот гранаты – это угроза. Патроны почти что нет, но мало ли… В конце концов, всё идёт к тому, что они либо умрут здесь, либо уплывут отсюда. Если всё за борт скинуть, то хотя бы никому не достанется. А если Виктор туда доберётся? Нет, что-то подначивало поступить именно так и почему-то именно сейчас.

– Не боюсь я, нюх у меня хороший. Можешь не верить, но если чую что-то, то наверняка. Даже про тебя что-то подозревал. Вот видишь, не придал значения, и вот результат.

Сергей на это ничего не ответил.

Оставив Лену с Сергеем, морпехи взяли фонари и отправились вниз. Там они вскрыли комнату для хранения оружия и принялись вытаскивать ящики с патронами и гранатами. Денис и Володя не стали отговаривать Кравцова, наверное, устали от вечных споров. Времени для переноса ящиков на ют потребовалось гораздо больше, чем они планировали. К тому же парни изрядно вспотели и устали, делая это всё в состоянии пусть не сильного, но всё же опьянения.

Когда все ящики оказались на верхней палубе, морпехи присели передохнуть, прежде чем скидывать всё за борт.

Они сидели молча, и каждый думал о чём-то своём. Первым тишину нарушил Денис:

– Сколько мы уже здесь, четыре дня?

– Вроде так, – ответил Кравцов.

Потом они опять ненадолго замолчали.

– Знаешь, до этого я считал самыми тяжёлыми днями в своей жизни те, когда у нас были строевые смотры по срочке…

– Что за смотры? – Спросил Даня, он не помнил, чтобы Денис что-то подобное рассказывал ему.

– Да тебя в батальоне ещё не было, ты в разведке тогда служил. А я жизнь батальона с самого низа прохавал, как говорится.

– Да хорош уже, – перебил Кравцов. – Не тяни, рассказывай, какие такие тяжёлые дни у тебя были?

– Володи-черепа ещё в помине не было, – начал Денис, – ты в разведке своей прохлаждался, а у нас полным ходом служба шла. Были у нас два дня и две ночи, когда мы познали, что такое настоящая армия.

Данила с Володей удивлённо посмотрела на товарища. О чём он говорил?

– Да-да. Не смотрите на меня так. Это жесть была. Первый день мы вытащили всё, что у нас имелось: вещмешки, ОЗК, противогазы, оружие ну и всё остальное. Комбриг вышел и вздрючил всех, даже комбата. У кого-то бирок не было, у кого-то противогаз грязный. Ну и так далее, короче.

– И что дальше? – Данила не понимал, к чему он клонит.

– Да там генерал какой-то должен был приехать, вот и навели шум-гам.

– У нас командир разведроты называл это: «Операция ДРИСТОМЁТ».

Парни рассмеялись. Приятно было вспомнить обычную армейскую жизнь.

– Так вот. Комбриг вздрючил комбата, комбат ротного, ротный взводников, а те, в свою очередь, сержантов и нас. И знаете, что мы делали всю следующую ночь?

– Что? – спросил Володя.

– Мы всю ночь выпиливали бирки. Прикиньте, абсурд. Из фанеры грёбаные бирки пилить. Там жесть была. Распределились: кто-то отмечал, кто-то пилил, кто-то вырезал. Потом маленькие дырки по углам делали, чтобы пришивать. Писарь наш красивым почерком писал фамилию и инициалы, ну а потом каждый себе уже пришивал. На вещмешок, на ОЗК, противогаз, чулки к ОЗК, на лопатку… Везде, блин…

– А зачем деревянные? – вновь спросил Володя. – Что-то я таких не видел.

Денис улыбнулся.

– Повезло тебе, что ты их не видел. Да хрен их знает, зачем всё это! Мы к утру никакие были. Поспали по часу тогда, а утром на зарядку.

Денис замолчал, но ни Данила, ни Володя ничего не стали спрашивать. Они знали, что он продолжит сам.

Денис сказал:

– После завтрака опять вынесли всё на плац. Простояли там три часа. Жара была невыносимая. Пара человек, помню, прямо там в обморок упали. В общем, вышел комбриг, развёл всех на установленные интервалы и дистанции, всё как положено. И знаете что? – Он посмотрел на товарищей и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Комбриг посмотрел имущество у матросов в первой шеренге, потом посмотрел бирки у комбата. И спокойно так сказал, как сейчас помню: «Вот, как у комбата – самое то. Надо все такие сделать».

Мы были просто… Я не знаю, как описать такое. У комбата, у единственного из батальона, бирки были не деревянные, а бумажные, ламинированные, зелёные. Ну как сейчас у нас всех. И он сказал сделать всем так, как у него, прикиньте! Не ему одному, а нам всем как у него одного. Я тогда совсем зелёный ещё был, мне это совсем в дикость стало. Мы вернулись в казарму и следующую ночь потратили на чёртовы зелёные бирки. Отрывали те и пришивали эти. А на второй день простояли шесть часов, ожидая генерала. Никто, как обычно, не приехал. Вот эти вот двое суток я считал самыми тяжёлыми в своей жизни до того, как забрёл вот сюда и сижу тут с вами на ящиках, которые в былые времена предпочитал обходить стороной. Тут, блин, за один патрон волновались, не дай бог потерять – ПОСАДЯТ!!! А теперь сразу всё…

Денис замолчал. Он не улыбался, не смотрел ни на кого, просто уставился в туман и еле слышно дышал. Его рассказ был больше похож на исповедь.

Кравцов с Козловым переглянулись, а потом разразились громким и заливистым смехом. Не из-за истории, которую услышали, а из-за Дениса. Он сидел угрюмо, словно не понимая их. От этого становилось ещё смешнее. Кроме того, оставалось неясно, с чего