Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

мехатронике, чтобы когда-нибудь вернуться на учёбу. Соседи называли это пустой тратой воды и соли. Но спустя месяц по полу бойлерной шагал, по-цыплячьи раскидывая лапки, Крушитель Тараканов. У него были камера и два фотоэлемента для распознавания размера и движений. Жуков-то он видел. Но из-за долгой обработки картинки не мог их догнать. Он дрожал, как карманная собачонка, и только распугивал добычу.

— Если эта штука хоть одного таракана тюкнет, я вам полбатончика отдам, — усмехнулся паутинный клещ, кусая шоколадку.

Крушитель застревал, искрил, припадал на шаткие колени. Одним словом, позорил меня как инженера. Дядька потерял интерес и сделал радио погромче. В унисон бряцали клавиши и литавры, визжали струнные — майор Хлой сегодня передавала классику. Раздосадованная, я капнула в батарею ещё раствора и взяла ручной контроллер.

— Э, мы с пультом не договаривались, — запротестовал сосед.

— А мы с вами и не играем.

— Подерзи ещё старшим! — обиделся дядька. — Да куда ты!.. Вон, вон, вон побежал! Дави!

Под ободрительное гиканье Чиджи робот затрясся шустрее и снова завладел интересом соседей. Погоня набирала обороты. Наконец один таракан сам застыл прямо под корпусом Крушителя. Тень он там нашёл, что ли. «Только бы хватило батарейки!» — взмолилась я, и робот сообразил шмякнуть по таракану.

Шмяк!

Шмяк.

Шмяк…

Мухобойка колотила жука по спине, но не могла раздавить. Не хватало силёнок. Таракан замер, подобрал лапки — и сиганул из-под брюха Крушителя. У стены его размозжил башмак соседа.

— Вот вам и робототехника! — подытожил он, шлёпая по полу и приканчивая одного беглеца за другим.

— Правильно, — поддержала тётка. — Ни уму, ни сердцу эти опережающие технологии. Баловство! Вот я не пошла в институты. И мать моя на ферме потела, и бабка. Не в научной фантастике жили, а здесь и сейчас. Здесь и сейчас, ясно? И все были при деле! Умели, то есть, руками работать.

Изловив робота, пока и его не прихлопнули, я задрапировала нашу палатку. Спорить с соседями было никак нельзя. Нажалуются. Это у себя в голове я всегда лихо побеждала в дебатах. Я зажгла блесклявку и уложила Чиджи спать под утомительные трели оркестра. Одна симфония сменялась другой, а скрипки всё стонали. Почувствовав, что атмосфера бойлерной душит, я вышла в коридор.

Шагов через десять-двадцать поняла, что в бункере что-то не так. Замедлилась. А потом поняла, что именно. Те жалобные скрипки по радио. Это были не скрипки. Я прижала руки и уши к стене и услышала… голос. Стоны. Крики.

Что?

Вспомнился мерзкий череп эзера. Серый дым, волочившийся следом. Голые кости рук. Это он кричал за стеной? Его что… пытали? Выходит, вот для чего обитателей бункера глушили концертами. Чтобы мы не слышали воплей. Я пыталась думать о чём угодно, кроме этих стонов, но они преследовали меня по коридорам. Кричали всё громче, и вскоре стало ясно, что пытка — прямо здесь, за дверью в медблок. Надо было идти дальше. Или убежать назад. Но. Но… Я ещё плохо знала эзерглёсс, и всё-таки разобрала: «…ищут Лау!..»

Эзер назвал нашу фамилию. Почему? И при чём тут папа? Я водила руками по стенам, прикладывалась ухом к бронированной двери, дважды обежала лабиринты коридоров вокруг комнаты, в которой кричали. Но проклятые арии и фуги перебивали разговор. Из-за угла вывернули двое патрульных.

— Гражданским сказано сидеть по жилблокам! — старший оттеснил меня подальше от двери. — Шляться запрещено до рассвета.

— Меня вызвал эвакуратор Гу. Иду в мастерскую.

Враньё далось легко. К тому же напарник меня узнал:

— Это любимица майорши, ну, та, которая чинила хват.

— Ладно, проводи. Как закончит, запри в бойлерной, и чтоб не отсвечивала тут.

К счастью, Гу не оказалось в мастерской. Рядом с компьютером лежал мой плеер. За несколько вечеров здесь я почти довела его до ума, а раз так, пусть послужит разведке. Я вставила штекер наушников в гнездо микрофона. А с накладки пришлось соскрести пластик, чтобы повысить чувствительность мембраны диафрагмы. Патрульный всё это время скучал у порога.

— А что, тот эзер из корабля, он мёртвый был? — спросила как бы между прочим.

— Тебе-то чего? — напрягся солдат.

— Да просто. Забавно: мёртвая смерть. Как их кости двигаются без мышц?

— Дура, что ли? Это их скафандры, броня.

— Понятно. А как они выглядят на самом деле?

— Как-как!.. — он занервничал. — Все покрыты хитином и слизью, вместо пасти жвала, глаза навыкате. Ты всё, что ли? Пошли уже.

Я нажала кнопку записи. Плеер отправился в карман, а наушник — в рукав.

— А ты сам его видел? Папа говорит, они — как мы.

— Дура, что ли? Как они могут быть как мы, если они — насекомые, а мы… ой, всё. Иди, не отставай.

В коридоре солдат обогнал меня и пошёл нарочито бодро, не оборачиваясь. Нужный эффект был достигнут, и я свободно вытряхнула наушник из рукава в ладонь. Возле медблока приложила его к стене и катила, не отрывая. Плеер вёл запись сигнала с высокочувствительного микрофона. Симфония близилась к торжественному финалу.

В бойлерной все уже спали. В укромном уголке я поменяла разъём наушника и поставила на воспроизведение. Запись прерывалась музыкой и шуршанием мембраны по металлу, но кое-что удалось разобрать: «…здесь так долго?»

Эзер отвечал тихо. Переводчиком был папа, и повезло, что он находился у стены: «Они собираются лететь к Урьюи. Через три месяца». — «Спроси, они что, сумасшедшие? — здесь Хлой ввернула несколько развязный эпитет. — Им не хватило, как их в прошлый раз отделали?»

Папа заговорил, но тут запись стала неразборчивой: стена пошла шершавая. Почти минуту в ухе только скрежетало, трещало и свистело. А в медблоке прозвучало что-то критически важное. Потому что ответ эзера всполошил наших.

«Значит, прибор существует, Лау? — воскликнула майор. — Если так,…шшш… уничтожить, пока он до него не добрался!» — «Уже нельзя! Успокойтесь… Ему не найти остальные части».

«Эй! — позвала кого-то Хлой. — Кончай таракана. Тихо только».

Послышались удары, стоны, и меня замутило. Там убивали пленника.

Они не стреляли, чтобы не привлечь внимания гражданских. Забивали, душили. Прямо там, пока я шла мимо!

Вспомнилось, как раньше — я была ещё маленькой — папа относил живность за сарай. На забой. В одной руке саранча, в другой тесак. А я закрывалась в доме, затыкала уши и думала: вот он положил её на верстак. Вот перехватил поудобнее.