Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— Пить, умоляю…

Он был бледен в тусклом свете моей блесклявки. Эзер выглядел как обычный парень моего возраста. Широкие скулы, вздёрнутый нос, спутанные русые вихры. Тонкие пальцы теребили ошейник. Я узнала это приспособление: оно не давало превращаться. Позволяло только выпускать клыки, а у насекомых, видать, крылья. Сухие растрескавшиеся губы шептали в отчаянии. Кто это? Чей-то сын, брат или племянник. Не хотел, не собирался воевать. Такой же подневольный, случайный здесь, как и мы. И если выпросить у майора Хлой помилование, он будет благодарен. Не тронет, не выдаст…

— Ошейник снимать не буду, — я надеялась, он понимал если не слова, то жесты. — Только дёрнись — позову патруль.

Я отцепила с пояса руженитовую флягу и подалась вперёд, протягивая эзеру остатки воды.

Не успела даже сообразить, как всё вышло. Эзер схватил меня и дёрнул к себе. А дальше был удар — флягой? наручниками? В глазах сверкнуло, в висках взорвалось. Спустя миг я лежала навзничь на земле, а грубая ладонь зажимала мне рот и нос. Превратиться пыталась — и не могла: паника и боль оглушили рефлексы.

Эзер припал к моему виску и жадно пил кровь, упираясь коленом мне в живот. Он был по-хищному агрессивен и слишком тяжёл, чтобы сбросить. Блесклявка потухла. Собрав остатки воли, я решилась на то, о чём приличные шчеры знают разве что из криминальных сводок: укусила хелицерами.

Клыки скользнули из-под челюсти, чтобы нанести удар. Липкий яд растёкся по лицу: промахнулась. Ещё удар! Кажется, в плечо. Эзер дёрнулся, вскрикнул и завалился вбок. Его сотрясали конвульсии, крылья хлестали по земле, а я валялась под ними в луже крови.

Послышались крики, кто-то сильный отбросил хищника.

— Жги, чего ждёшь! — приказал Гу. Это он сцапал меня и тряс за плечи, видимо, думая, что так быстрее разберёт, жива ли. — Эмбер-твою-мать-Лау! Зачем полезла в мешок⁈

— Он светился…

— Ясное дело, светился, уж часа три прошло! — Гу перестал меня трясти и принялся охлопывать варежками, чтоб наверняка привести в чувства.

Над телом эзера разгорелся костёр. Чёрный вязкий дым стелился возле акридария.

— Но я думала, он мёртвый!

— Думала она. И эти вон, болваны, думали! — пристыженные солдаты принялись энергичнее опалять труп. — Проворонили инкарнацию, а эзерам после неё всегда кровь нужна. Вот он тебя и… тюкнул.

Я тронула саднящий драный висок и сморщилась.

— Инкарнацию?

— Да ты, видно, ничего-то о насекомых не знаешь.

— Уж да, мы на мехатронике тараканов ещё не проходили, — я разозлилась по-настоящему. — Здесь же гражданским никто ничего не рассказывает! Мне бы хоть какой-нибудь справочник. Методичку или статейку, или хоть памятку.

— Пошли в мастерскую, авантюристка. Дам тебе… справочником по башке.

В бункере, с пакетом замороженных опарышей у виска, я впитывала наставления Гу:

— Первое, что следует уяснить об эзерах, — это их бессмертие.

— Как у наших диастимагов?

— Хуже. Хуже для нас. Любой взрослый эзер живёт вечно, а если вдруг погибнет, то инкарнирует. Возродится, восстанет. Воскреснет, мать его. Если труп не разорвать, не сжечь… или не растворить в кислоте, таракан полежит-полежит, да и обернётся в кокон.

— Это кокон светился красным?

— Он, да. Красный шёлк — значит молодая была тварь, первой линьки.

— И этот шёлк их лечит?

— Да. А после даёт новую жизнь. Только они будто сами не свои, когда пробуждаются. Бездушные, хладнокровные. И до одури помешаны на крови.

По пути к бойлерной я удержала Гу за рукав и страдальчески заглянула в глаза:

— Только не говорите моим: я ведь не нарочно. Мне ведь и так досталось… Он умолял помочь, я просто напоить хотела. Что было делать? Я же не зверь…

— Полно!.. — отмахнулся эвакуратор. — Он бы и мать родную продал за глоток крови, так их ломает от инкарнации.

Разумеется, Гу был очень внимателен к моей просьбе не выдавать причину нападения.

— А дуре своей жалобной скажите, чтоб впредь не совалась в мешки для трупов, — объявил он родителям, пока те спросонья ошарашенно щупали мою битую башку. — Она там плеснула эзеру водички попить. Видали таких сестёр милосердия?

И бросил меня на растерзание. Под взглядом папы я вся съёжилась. Подумала вдруг, что не так уж и плохо было бы умереть от глупости там, снаружи. Чем теперь от стыда здесь. Взбучка запомнилась надолго.

— Мало того, что ты бы сама погибла, — плакала мама, распутывая мне волосы, слипшиеся от крови и грязи. — Ведь ты подставила бы весь бункер, дай ему уйти. Эмбер, представь: он бы тебя убил и полетел к своим — докладывать, где прячется атташе Лау!

— Но я не хотела, мама! Пап, я думала, он там изранен и плох, еле жив! Я думала… я решила, что дам ему хоть подышать, а после побегу к майору и буду умолять помиловать. Пусть бы он остался в плену. Живой. Это благородно, это правильно, это гуманно… я думала. Ведь мы же — разумные люди!

— Они не люди, — отрезал папа. — Почему ослушалась приказа? Почему не позвала патрульных? Зачем сама полезла?

У меня сердце зашлось от серых молний в его глазах. Что сказать-то? Что ненавидела своих же, когда пытали эзера? А потом чувствовала себя предателем, предателем, мерзким предателем…

— Я случайно.

— Случайно⁈

— Ну нарочно! И что!

— А то, что ты — не разумный человек, Эмбер. Ты ещё глупый подросток. Девчонка, для которой всё это — игра в войнушку, из которой можно выйти по щелчку. Ты думала, здесь можно сесть напротив врага и сказать: слушай, приятель, стоп-игра. Давай я отнесусь к тебе по-божески, и мы всё уладим. И он растает, расплачется и раскается. Так? Так⁈

— А я не хочу взрослеть, если это значит, стать бессердечной, — губы затряслись, я заплакала. — Пап, ведь я ни слова не сказала, когда вы там его… Я всё понимаю. Но он же никому не успел причинить вреда. Гу сказал: молодой, первой линьки.

— Первой линьки — это не старше девяноста девяти! — отец хлопнул по трубе, и я опять прокусила губу и слушала, как гремит сердце. — Я тоже всё понимаю! Да, мы его пытали. Да, жёстко и безжалостно. Но иначе тварь привела бы других тварей. За нами! За мной! За тобой, Эмбер! И ты