Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит

Ознакомительный фрагментчто-то бледное, но я не мог понять, что это… Как ты помнишь, я взял с собой моток веревки. Привязав один конец к корню дерева, я сбросил второй в дыру и спустился, как обезьяна. Добравшись до дна, поначалу я мало что мог разглядеть в полутьме, кроме беловатого мерцания под ногами. Стоило мне сделать шаг, как что-то хрупкое и рыхлое захрустело подо мной. Включив фонарь, я увидел, что все вокруг усыпано костями – повсюду валялись человеческие скелеты. Видимо, очень старые – те, что я трогал, рассыпались в пыль… То был гигантский склеп. Пошарив лучом фонарика, я отыскал ступени, что вели к заваленному входу. Но если с покойниками и хоронили что-то ценное, все разграбили давным-давно. Я порылся среди костей и пыли, чувствуя себя каким-то упырем, но не нашел ничего ценного ни на одном скелете – ни браслета, ни перстня… Лишь когда я уже решил выбираться назад, я увидел настоящий ужас. Скелеты меня не пугали: они лежали мирно, хоть и в некоторой тесноте, а обладатели их, по всему судя, встретили естественную смерть – ну, по нашим представлениям естественную… А затем в углу… прямо возле дыры в крыше… я поднял голову и увидел это в паутинистой тени. Оно висело в десяти футах над моей головой – я лишь чудом не задел его, когда спускался по веревке… Сперва оно напомнило мне белую решетку, но потом я увидел, что решетка эта отчасти состоит из человеческих костей – целого скелета, высокого и крепкого, как будто принадлежавшего воину. Если бы он висел обычным способом – скажем, прикованный железными цепями или просто прибитый к стене, – я бы не испугался. Но ужасно было то, что росло у него из черепа, – побледневшее, пожухшее, напоминавшее невероятные рога, которые заканчивались множеством длинных жилистых отростков, что расползлись по стене до самой крыши. Вероятно, взбираясь наверх, они подняли за собой скелет – или тело… Я пригляделся к странному созданию в свете фонаря и узрел новые ужасы. Видимо, это было некое растение, и прорастало оно из черепа. Некоторые ветви выходили из расколотой макушки, другие – из глазниц, рта и ноздрей, устремляясь вверх. Корни же кощунственного создания уходили вниз, обвивая каждую кость. Они извивающимися петлями свисали с пальцев ног и рук. Хуже всего было то, что отростки, выходившие из кончиков фаланг пальцев ног, укоренились во втором черепе, висевшем ниже, на драных остатках корневой системы. На полу в углу валялась груда упавших костей, но разглядывать ее я не решился… При виде этой отвратительной помеси человека и растения мною овладела слабость, и меня едва не стошнило. Я начал подниматься по веревке в лихорадочной спешке, желая побыстрее выбраться, но мерзость этого растения притягивала меня, и я не смог не остановиться на полпути, чтобы рассмотреть его поближе. Видимо, я наклонился чересчур резко, веревка закачалась, и мое лицо легонько коснулось прокаженно-бледных рогообразных ветвей над черепом… Что-то треснуло – не знаю что – вероятно, некое подобие стручка на одной из ветвей. Голову мою окутало облако жемчужно-серой пыли, очень легкой, тонкой и лишенной запаха. Она осела на моих волосах, забила нос и глаза, едва не задушив и не ослепив меня. Стряхнув ее, как мог, я взобрался по веревке и вылез через дыру…

Тут Фалмер бессвязно забормотал, словно долгое повествование лишило его сил. Таинственный недуг вернулся вновь, и теперь горячечный бред снова перемежался мучительными стонами, но иногда к больному все же возвращались проблески сознания.

– Голова! Голова! – бормотал он. – Кажется, что-то попало в мозг и теперь там растет и распространяется. Говорю тебе, я его чувствую… Я нездоров с тех пор, как вылез из погребальной ямы… У меня в голове что-то странное… видимо, споры древнего дьявольского растения… Споры укоренились… эта дрянь раскалывает мне череп, проникает в мозг… она растет из человеческого черепа, как из цветочного горшка!

У Фалмера снова начались конвульсии, он корчился на руках товарища, вопя от мучительной боли. Потрясенный его страданиями, Тоун с тяжелым сердцем оставил все попытки его удержать и достал шприц. С немалым трудом ему удалось ввести тройную дозу, и Фалмер несколько успокоился, лежа с открытыми остекленевшими глазами и хрипло дыша. Тоун впервые заметил, что глаза у больного готовы выскочить из орбит, отчего не могут закрыться веки, а заострившиеся перекошенные черты сложились в запредельно страшную гримасу безумного ужаса. Казалось, будто что-то выдавливает глаза Фалмера изнутри его головы.

Дрожа от внезапной слабости и страха, Тоун понял, что попал в сети какого-то противоестественного кошмара. Он не мог, не смел поверить в историю Фалмера и в ее последствия. Это слишком чудовищно, слишком фантастично; убеждая себя, что его товарищ все это лишь вообразил, заразившись какой-то неизвестной лихорадкой, Тоун наклонился над ним и обнаружил, что похожая на рог шишка на голове у Фалмера уже прорвала кожу.

Как во сне, Тоун уставился на предмет, который его любопытные пальцы нащупали среди спутанных волос. Это, несомненно, был некий растительный бутон с бледно-зелеными и кроваво-красными, изогнутыми, пока еще сложенными лепестками, которые готовились вот-вот раскрыться. Оно прорастало сквозь центральный шов черепа, и ошалевший от ужаса наблюдатель заподозрил, что тварь укоренилась в кости, вползла, как и боялся Фалмер, в самый мозг.

К горлу Тоуна подкатила тошнота, и он, отводя взгляд, попятился от покачивающейся головы с торчащим из нее отвратительным отростком. Вновь возвращалась лихорадка; Тоун ощущал страшную слабость в ногах и руках, сквозь хининный звон в ушах слышал бормочущие голоса бреда. Перед глазами поплыл пагубный туман, словно все вокруг заволакивали испарения каких-то экваториальных болот.

Тоун упрямо сражался с болезнью и слабостью. Поддаваться нельзя; он должен плыть дальше с Фалмером и индейцами, добраться до ближайшей фактории во многих днях пути по Ориноко, где Фалмеру смогут оказать помощь.

Усилием воли отогнав недомогание, Тоун почувствовал, как проясняется взгляд и возвращаются силы. Оглядевшись в поисках проводников, он, к своему несказанному удивлению, обнаружил, что те исчезли. Еще присмотревшись, он заметил, что и долбленая лодка индейцев тоже пропала. Стало ясно, что их с Фалмером попросту бросили. Возможно, индейцы поняли, что случилось с больным человеком, и испугались. Их тревожные косые взгляды, их потайные перешептывания, их откровенное нежелание приближаться к Фалмеру подтверждали эту версию. Так или иначе, они ушли, забрав с собой изрядную часть лагерного снаряжения и провизии.

С трудом подавляя страх и отвращение, Тоун снова повернулся к лежащему навзничь бесчувственному телу Фалмера. Надо что-то делать; надо двигаться дальше, пока Фалмер жив. У них