Активная разведка - Сергей Юрьевич Сезин

Позже стало понятно, почему аптекарь так нервничал, хотя Егор говорил с ним спокойно и не угрожал. Оказывается, во время германской войны с выпивкой стало тяжело, и многие офицеры узнали, что можно принять этого лекарства, благо оно позволяло вводить его разными способами – и ощутишь прилив сил, не хочется спать, и на душе станет легко. Но любители его могли сильно превысить дозу, и тогда у них натурально отказывала голова, а зачастую продолжало хотеться еще больше кокаина, и тогда голова уже непонятно что порождала. Могли и по полкам с лекарствами пострелять, а могли и по аптекарю.

И автор с аптекарем согласен, ибо видел обдолбавшегося стимулятором гражданина, который пытался грызть зубами то, до чего дотягивался – коврик, запасное колесо в салоне, сумку с кардиографом. Вещество, конечно, у него было «посильнее „Фауста“ Гёте», то есть тогдашнего кокаина, но кто знает, что стукнет по голове сильнее: средство из Южной Америки на неизбалованный химией организм 1920 года или этот продукт на более тренированный химией организм в 2020 году. Может выйти так на так.

Но к этой радости, которая воспринималась как сквозь анестезию. пришла другая радость – письмо от Даши. Можно даже сказать, не только от нее, но и от Мишатки. Сестра писала до сих пор не ахти как, а Миша вообще еще не умел, но сестра взяла его ладошку и обвела карандашом по бумаге. Как раньше писали: «К сему руку приложил». Сын рос бойким и смышленым парнишкой, может, на тот год и в школу пойдет.

«Совбуры» сработали быстро, и утром 1 сентября по новому стилю Егора вызвали в канцелярию и сообщили, что он освобожден от наказания и вручили запечатанный конверт, это, дескать, именно ему и никому другому. Теперь он может получить свои вещи, сданные в кладовую, заработанные деньги, бумаги об освобождении и идти в любом направлении.

Егор поблагодарил и пошел получать то, что ему должны были выдать. Обед достанется кому-то другому. Может, вновь поступившему, может, кому-то из лагерного малого начальства – какая разница, все равно уже не ему. Пока ждал денег в бухгалтерии, аккуратно оторвал клапан конверта. А там оказалось много чего, в том числе и справка, что податель сего действительно Егор Лощилин, житель станицы Верхне-Михайловской, и записка, где сказано, что он должен ехать в Москву. Поскольку в Москве вокзалов много, то ему надо попасть на Александровский вокзал и обратиться к военному коменданту, тот его посадит на поезд.

В Минске нужно добраться до улицы Немигской, до угла ее с улицей Богадельной. Там в двухэтажном каменном доме нужно зайти под арку, пойти во двор и в деревянном флигеле постучать в дверь квартиры номер семь. Там его будут ждать. Пароль не нужен, достаточно просто представиться. Если в дороге кто-то знакомый или незнакомый ему встретится и спросит, куда это он едет, то можно сказать, что в Минск, ему-де старый дружок обещал устроить на хорошее место, но, если Егор скажет, что не в Минск, а в другое место – это тоже сойдет.

И приписка: улицу могут переименовать, так что это тоже надо учитывать.

Как раз в этом году Александровский вокзал переименовали в Белорусско-Балтийский, а Богадельную улицу в Комсомольскую. Ну и везде, где проходило переименование (а проходило оно во всех городах), не все сразу вспоминали, что улица Клары Цеткин раньше называлась Успенской, а Императорский парк – теперь парк имени Демьяна Бедного.

До Москвы Егор доехал в битком набитом вагоне, в котором сидеть было тесно, а стоять восемь-десять часов кряду – лучше такого не испытывать. Хорошо, что рядом сидел демобилизованный красноармеец, оба они увидели друг в друге сотоварищей и помогали друг другу. Поскольку встать и с трудом продраться до уборной и время занимало, и сложно было, а пока ходит – место занять могли, поэтому два Егора (красноармейца звали так же) ходили по очереди, а оставшийся на месте оборонял его от поползновений.

На нужном вокзале Егора с Дона пристроили в воинский поезд. На платформах там ехало что-то громоздкое, укрытое брезентом, а рядом, в теплушках – сопровождающие. Туда и определили его.

Прощаясь, помощник коменданта тихо сказал: «Врежьте там этим пилсудским клопам!» Егор пообещал. Получается, он не один такой в нужном направлении едет и по делу одной организации? Выходило, что именно так.

Глава четвертая

В Минске же в седьмой квартире сидевший там сапожник, узнав, кто пришел, кликнул сына лет десяти, и тот провел Егора дворами в другой неприметный дворовой флигель, где его и ждали.

И в этом была сермяжная правда: немного позже, после знаменитого дела в городе Столбцы, пострадавшей стороне был дан ответ, что:

«В ответ на ноту 10063/24 от 6 августа по вопросу о нападении на ст. Столбцы по самому строгому расследованию с несомненностью установлено, что указания ноты о переходе бандитами, напавшими на Столбцы, польской границы с территории Союза абсолютно не подтверждаются.

Приведенные нотой указания, что упомянутые банды были сформированы и обучены в Минске, не подтверждаются.

Расследование в Минске по указанным в ноте адресам не обнаружило на Подгорной улице никакого штаба, равно как и никакой школы для военного обучения на Немецкой улице».

То есть Надякам попали в плен какие-то участники нападения (или помогавшие им), и из них какую-то информацию выбили. Поэтому тот же Егор мог в тяжелом случае рассказывать, что он жил в этом доме, в квартире номер семь, и там его учили подрывной деятельности, а потом перевезли к границе (около тридцати верст от Минска) через вполне реальные города и села, скажем, Койданово (ныне Дзержинск), а дальше он с проводником пошел через реально существующее болото. Поскольку Егор – не Адам, чей след остался в виде цепи островов через океан, то на болоте его следа не будет. А НКИД будет ехидно писать ответ, что на улице Немигской в таком-то доме, в такой-то квартире нет никаких террористов и никого террору не учат. Можно даже провести корреспондента левой газеты и показать ему, что там чинят обувь, варят бульбу на обед и дети играют с кошкой. Если то, что кошка бегает за бумажкой на веревочке, обучает захвату тюрьмы в Столбцах – ну что же, значит, дети из квартиры № 7 когда-то захватят Столбцы. Пусть Польша ждет, пока мальчик и его сестра вырастут и сделают это. Ориентировочно в сентябре 1939 года мальчик сможет закончить танковое училище и ворваться в Столбцы на танке.

И, в качестве отступления, про