Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

Но, с другой стороны, товарищи, мы можем и сами придумать что-то такое, о чем на заводах и не догадываются, и сами это предложить. Скажем, так получилось у нас в ХПЗ с электросваркой: все говорили, что это невозможно, а мы взяли и сделали!

Когда я закончил, в зале снова раздались аплодисменты. Все были в восторге. Все… кроме нашего секретаря. Ланской сидел мрачный и сверлил меня взглядом колючих серых глаз. Он понял, что я снова, у всех на глазах, перехватил инициативу, и вся ячейка увидела, кто здесь настоящий лидер и инициатор, а кто — так… примазавшийся. Ведь если до этого момента можно было сказать, что я подал лишь идею, а реализовал ее Ланской, и все заслуги были бы тогда его — идей-то много каждый высказывает, но сколько из них реализуется на практике? То сейчас я вызвался именно реализовать проект, его самую сложную часть — начальный этап. И это сильно не понравилось секретарю. Его взгляд не предвещал мне ничего хорошего.

Глава 5

После собрания Ланской отвел меня в сторону. Его лицо было бледным от сдерживаемого гнева.

— Ты что себе позволяешь, Брежнев? — прошипел он. — Кто тебе давал право выступать с такими предложениями? Я — секретарь ячейки! Я веду собрание! Что ты устроил?

— Я просто ответил на вопрос, который ты не смог, — спокойно парировал я.

Внимательно вглядываясь мне в глаза, он покачал головой.

— Я вижу, с тобой каши не сваришь. — его голос дрожал от злости. — Так вот, слушай сюда: предупреждаю, еще одна такая выходка, еще одна попытка вылезти вперед меня, и я найду способ тебя убрать. Найду причину, чтобы исключить из комсомола. Понял? Не бери на себя больше, чем тебе положено.

Он повернулся и, не прощаясь, быстро пошел по коридору.

А я смотрел ему вслед и усмехался. Угрожает? Боится?

Значит, я все делаю правильно.

* * *

Несмотря на этот неприятный эпизод, я был очень доволен исходом собрания — большинством актива идея создания студенческого КБ была принята на «ура». Ланской, видя общее настроение, чтобы не потерять лицо, был вынужден не только поддержать его создание, но и возглавить оргкомиссию.

Но я не питал иллюзий. Понятно было — при первой же возможности этот тип постарается вставить мне палки в колеса, превратив живое и важное дело в очередную бюрократическую говорильню. Дальнейшее развитие событий я видел так, будто все уже произошло: Ланской будет пытаться «руководить процессом», а поскольку он нихрена, кроме марксизма-ленинизма, не знает и изучить неспособен, будет нести дичь и творить лютую хрень. Я не смогу этого терпеть и буду гнуть свою (единственно правильную, разумеется) линию. Он будет воспринимать это как покушение на собственную прерогативу и, гм, «подсиживание» (ну вот кому он нахрен нужен? Ничтожество…). Короче, спокойная жизнь мне не грозит, и по здравому размышлению я пришел к четкому осознанию: нужно подстраховаться! Чтобы обезопасить себя от этой комсомольской бюротвари, надо заранее заручиться поддержкой силы, с которой не посмел бы спорить даже секретарь комсомольской ячейки.

И на следующий же день я отправился в партком училища.

Секретарем парткома был товарищ Бочаров, член ВКП (б) с 1907 года, к тому же и сам инженер — из старых, дореволюционных. Немногословный, прямой, с лицом, обветренным на фронтах Гражданской, Николай Пахомович ценил не красивые слова, а реальные дела и, в общем, не любил интриг.

Я подробно рассказал ему о своей идее. О конструкторском бюро, о заказах от заводов, о малой механизации.

— Это, товарищ Бочаров, не просто кружок по интересам, — говорил я. — Это — реальный способ поднять нашу промышленность. И, кроме того, это решение проблемы студенческой нищеты. Ребята будут не вагоны разгружать, а работать по специальности, головой.

Бочаров слушал, смолил папиросу за папиросой и поглаживал свои прокуренные седые усы.

— Идея, безусловно, правильная, — сказал он, когда я закончил. — Но ты, верно, не представляешь всех затруднений, связанных с этим делом.

Он встал, подошел к окну.

— Ты пойми, Леонид, любая сложная машина — это не просто идея и чертеж. Это — технологии. Это — комплектующие. Вот ты предлагаешь пневматическую шлифмашинку. Идея прекрасная. Но чтобы она работала, что нужно?

— Ну… ротор, корпус, абразивный круг… — начал перечислять я.

— Это детали, — перебил он. — А я говорю о комплектующих. Судя по этим чертежам, нужны гибкие шланги высокого давления, и при этом — легкие, чтобы рабочий мог их за собой таскать, малого диаметра. У нас в стране их почти не делают. Нужны надежные быстроразъемные соединения — штуцера, пневморозетки, чтобы рабочий мог быстро подключить инструмент. А где их взять? А абразивные диски? Исходя из проекта, они должны выдерживать тысячи оборотов в минуту! Если такой диск разлетится, он же покалечит рабочего! Кто будет за это отвечать? Ты?

Я молчал. Увлеченный общей идеей, не думал об этих «мелочах».

— То же самое и с твоими станками, — продолжал Бочаров. — Чтобы сделать хороший, точный станок, нужны прецизионные подшипники. А у нас их кто делает? Никто! Мы их за золото в Швеции покупаем. Опять же, надо специальные масла, которые не теряют своих свойств при высоких нагрузках, высококачественные шестерни из легированной стали, а не из того чугуна, что у нас на заводах льют. Понимаешь теперь?

Я понимал. Мои красивые чертежи, мои гениальные идеи натыкались на суровую правду жизни — на отсталость, на разруху, на отсутствие производственной культуры.

— И что же теперь делать? — растерянно спросил я. — Отказаться от всего?

— Отказываться не надо, — сказал Бочаров. — Идеи у тебя правильные. Но действовать нужно умнее. Нельзя пытаться построить паровоз в сапожной мастерской.

Он снова сел за стол.

— Прежде чем мы начнем что-то производить в наших мастерских, ты должен сделать вот что. Ты возьмешь свои чертежи и пойдешь с ними… на наши московские станкостроительные заводы. На «Красный пролетарий», на завод имени Орджоникидзе.

— Зачем?

— А затем, чтобы поговорить с их инженерами, с их технологами. Покажи им свои проекты. И спроси: могут ли они это сделать? Не в теории, а на практике. С той точностью, с теми допусками, которые ты заложил. Могут ли они изготовить нам