Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий

В Чехословакию? Это через два года после «Пражской весны»? Но на испытующий взгляд следовало ответить согласием. Вот я и ответил с ободряющей улыбкой:

— Что же, с радостью посмотрю на Карловы Вары!

Отвечая таким образом, я чувствовал, что комиссию удовлетворили мои аргументы. Настроение у собравшихся заметно улучшилось, и вскоре заседание завершилось положительным решением вопроса.

Да, чувствую, что тут не обошлось без помощи майора. Он наверняка знает, как относятся к нашим туристам в Чехословакии сейчас, и поэтому старается подбирать ребят не из робкого десятка, чтобы аборигены не наседали. Таким образом двух зайцев убивает — и у туриста отбивает желание посещать загранку, и местным не даёт спуска. Ведь орать на женщин гораздо легче, чем на спортивного вида парней.

Хотя, у нас такие есть женщины, что и авоськой с курицей запросто могут залепить между глаз. А курица не из серии «ножки Буша», а тоже, спортивного вида…

Я вышел из здания лёгкой походкой. Одно из препятствий преодолено, а дальше я найду способ переправиться в капиталистическую страну…

— Петя! Петь! — раздался знакомый голос слева.

Наташка? Чего она тут? Неужели волнуется? Переживает?

— Привет! А ты чего здесь? — спросил я.

— Да тётя сказала, что тебя вызвали на «контрольную беседу», вот я и отпросилась с работы, чтобы узнать… Ну как? Всё нормально?

— Да! Всё нормально! — воскликнул я и закрутил её, такую лёгкую, такую воздушную.

— Всё отлично! — смеялась Наташка, когда я наконец поставил её на землю. — Я в тебе и не сомневалась ни капельки. Ну, если только самую малость, вот на полноготочка!

Я ухмыльнулся. Наташка всегда умела разрядить обстановку. Её глаза блестели, и в них читалось облегчение — видимо, действительно переживала.

— Ну, раз уж ты здесь, — сказал я, беря её под руку, — давай прогуляемся. Расскажу, как там эти… комиссары пытались меня на слабо взять.

— Ой, только без подробностей, а? — она сморщила нос. — А то я потом ночью не усну — буду представлять, как тебя там по углам зажимают.

— Да ладно тебе, — фыркнул я. — Там такие кресла мягкие, что я чуть не уснул. А эти… в пиджаках, с папками — ну чисто бюрократы из газетных фельетонов. Главное, что пропустили.

Мы шли по улице, и я чувствовал, как внутри растёт какое-то новое, странное ощущение. Вроде бы всё идёт по плану, но где-то в глубине души копошился червячок сомнения. А что, если за границей всё окажется не так, как я себе представлял?

— Ты чего притих? — Наташка ткнула меня локтем в бок.

— Да так… Думаю. — Я вздохнул. — Всё-таки, за бугром — не наш колхоз. Там свои порядки.

— Ну и что? — она пожала плечами. — Ты же не трус. И ты же назад вернёшься.

Я посмотрел на неё и вдруг осознал, что она, наверное, единственный человек, который верит в меня без всяких «но».

— Ладно, хватит философии, — бодро сказал я. — Пошли в столовую, я тебя пирожком с капустой угощу. Пока они ещё не закончились.

— Ого! — засмеялась Наташка. — Ты сегодня щедрый! Небось, от радости.

— От радости, — кивнул я, но в голове уже крутились другие мысли.

Мы зашли в небольшую столовку, где грозного вида тётка хмуро уставилась на нас:

— Мы не работаем. У нас учёт.

Я оглянулся на троих людей, спокойно обедающих за столиками. Для них учёта не было? Или это мы просто наступили буфетчице на любимую мозоль?

— Да мы по пирожку и побежим дальше, — улыбнулся я обезоруживающе. — Ну, может ещё по чашечке кофе…

Уж если хамят, то пусть хотя бы за дело!

В Союзе настоящий кофе был на вес золота — если, конечно, удавалось его достать. Вместо ароматных зёрен граждане довольствовались суррогатами: цикорием, желудёвой мукой, обжаренным ячменём. Вкус, конечно, напоминал оригинал лишь отдалённо, но кого это волновало? Выбора-то не было.

Впрочем, изобретать велосипед не пришлось — подобные «эрзацы» вовсю использовали в Европе ещё во время Первой мировой, когда с поставками кофе стало туго. Но война закончилась, и европейцы быстро вернулись к привычному напитку. А вот советскому человеку пришлось привыкать к суррогатам надолго — благо, пищепром работал без перебоев.

Ситуация немного улучшилась, когда в страну пошли кубинские кофейные грузы. Но их всё равно не хватало, и тогда наши технологи проявили смекалку: стали выпускать «кофейные напитки» с небольшой долей настоящего кофе. К шестьдесят первому году производство наладили, и на прилавках появилась легендарная «Наша марка»: тридцать пять процентов кофе, тридцать — цикория, двадцать пять желудей и ещё немного каштанов для «благородства».

Что касается растворимого кофея… Ну, тут и говорить нечего. Тот, кто пробовал советский «сублимат», до сих пор морщится при воспоминаниях. Хотя, справедливости ради, находятся и те, кто по старинке заваривает цикорий. Я тоже порой употреблял ранее эту порошковую смесь.

— Я повторяю, у нас — учёт! — с нажимом в голосе проговорила грозная тётка.

У неё даже венки вздулись на лбу!

— Да ладно, Мария Алексеевна, дай ты ребятам чего они просят, — послышался знакомый голос с хрипотцой. — Они же быстро перехватят и дальше улетят. Правда, ребята?

Я оглянулся и вытаращил глаза — за столиком сидел Евгений Леонов. Сидел и спокойно уплетал макароны с котлетой. Как будто бы так и надо.

— Здрасьте, — проговорил я.

— Ой, здравствуйте, — тут же поддержала Наташка и дёрнула меня за рукав. — Узнал?

— Ну да, конечно узнал, — кивнул я в ответ.

— Чего вам надо? Говорите быстрее! — плюнула словами буфетчица.

— Нам по пирожку с капустой, по котлете в тесте и по стаканчику кофе, — я улыбнулся ещё более обезоруживающе.

Буфетчица, будто делая одолжение всему человечеству, швырнула на прилавок наше печево, стаканы с мутной жидкостью, с гордостью именуемой «кофе».

— Спасибо! — выдавил я максимально добродушную улыбку. — А сдачу можно?

Она что-то буркнула, явно проклиная меня и всю мою родню до седьмого колена, и швырнула мелочь так, будто это были не копейки, а две-три гранаты. Ну, хоть не в лицо.

Решив, что лучшая защита — это нападение в форме вежливости, я ещё слаще спросил:

— Извините, а где у вас сахар и салфетки?..

И ведь реально нужны были, а не придираюсь! Кофе проливалось и стекало мутными