Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

не только баварские, но и берлинские, и французские, и даже Times. В газетах все больше и больше было про резко набирающих силы национал-социалистов и про перемены в Совдепии. Споры в семье вспыхивали все чаще: Петра Николаевича смущали глухие и страшные сведения о том, что большевики называли коллективизацией. Вере же Петровне все меньше нравилось происходившее в Германии. Да и возвращенцы так называемые, то есть те, кто поверил большевикам и собирался возвращаться в Россию, довольно активно публиковались, особенно в парижских газетах, и манили на родину.

Один такой спор запомнился им надолго, потому что чуть не дошло до ссоры, если бы умница Ольга вовремя не прикрикнула… Началось все с того, что Петр Николаевич вслух читал из берлинской газеты про новые ритуалы национал-социалистов. Элитные части, как называли их в газете, принимали присягу в день рождения Гитлера, в полночь, в Брунсвике, у гроба герцога Мекленбургского, при свете горящих факелов и очень торжественно.

– Смотри, Вера, они теперь мундиры новым офицерам СС вручают в годовщину пивного путча. А я ведь был в Мюнхене, как раз когда…

Вера, слышавшая историю про доблестное участие мужа в мюнхенских событиях раз пятьдесят и обычно спокойная, вдруг не выдержала и произнесла ехидно:

– Ну, конечно, раз уж ты осенил своим участием эту уличную драку, так теперь это самое важное событие в истории Германии!

Петр Николаевич оскорбился: от кроткой Веры он такого не ожидал. А Вера и еще добавила:

– Сам же говорил – горстка хулиганов.

– Где горстка, где горстка?! – закричал возмущенно Петр Николаевич. – Ты смотри, что Times пишет. В тысяча девятьсот двадцать девятом году в СС было двести восемьдесят человек, в прошлом – уже почти три тысячи, а на будущий год будет пятнадцать тысяч!

– Да хоть сто тысяч! – не унималась Вера. – Как были хулиганы, так и остались! Ты посмотри, что они на улицах вытворяют!

– Вера, ну как же можно быть такой невнимательной! – кипятился Петр Николаевич. – Это же не СС, это СА, штурмовики, это Рем со своими бандитами, а то Гиммлер! Личная гвардия Гитлера! У него докторская степень!

– У кого? У Гитлера? – делала вид, что не поняла, Вера.

– У Гиммлера! – еще больше заводился Петр. – Гейдельбергского университета степень, не шутки! Он интеллигентный образованный человек!

– Этот твой образованный человек такой же бандит, как все они!

– А твой союз возвращенцев парижский – это вообще сплошь агенты ЧК!

Удар был болезненный: Вера довольно давно уже выписывала «Версты», а в последнее время внимательно читала все, что удавалось достать из публикаций и парижского, и софийского Союза возвращения на родину. Про трагедию десятков тысяч поверивших в декреты об амнистии участникам Белого движения она, конечно, знала, как знала и про борьбу непримиримовцев с возвращенцами. Но ей почему-то казалось, что вся эта история с расстрелами и арестами вернувшихся в 1921 году – дело прошлое, а теперь такого уже не будет. Не потому, что у нее были какие-то основания так считать, а просто – ну, не может же так быть! Не могут же люди сейчас, когда десять лет прошло с окончания Гражданской войны, не одуматься, не успокоиться… И вообще большевики уже не те.

– Ты бы еще сам в СС поступил! – кричала Вера. – Ты перечитай внимательно, что ты мне только что читал! Ты хочешь, чтобы наших детей крестили по этому чудовищному обряду?!

Обряд крещения ребенка, родившегося в семье эсэсовца, про который Петр Николаевич действительно пятнадцать минут назад читал читал Вере и Ольге вслух, представлял собой церемонию наречения младенца под портретом Адольфа Гитлера с «Майн кампф» вместо Библии и знаком свастики вместо креста.

– А ты хочешь, чтобы их крестили под портретом твоего Ленина томом Маркса?!

– Почему моего? Никакой он не мой! И вообще он давно помер.

– Сталин твой ничуть не лучше!

– Так, – раздался спокойный Ольгин голос, – либо вы немедленно прекратите орать, либо я завтра же от вас съезжаю. Родите детей сначала, потом ругайтесь, как их крестить. Оба хороши!

Супруги смущенно замолчали, избегая смотреть друг на друга. Петр принялся тщательно складывать газеты, Вера подхватилась на кухню ставить чайник. Криков больше в тот вечер не было, но еще довольно долго не было и мира: каждый остался при своем мнении. Петр Николаевич упорно защищал идею ставки на Германию в борьбе с большевиками, Вера столь же упорно отстаивала возвращение в Россию. И, как это часто бывает в семьях, женская точка зрения постепенно начинала казаться сначала не такой уж идиотской, потом – довольно разумной…

В 1933-м Гитлер стал рейхсканцлером, в немногих остававшихся оппозиционных газетах начали появляться публикации и о распоряжениях Гейдриха, в которых «по приказу фюрера и канцлера Рейха» тот или иной человек должен быть казнен за государственную измену – и ведь убивали без суда! – и о внутренней борьбе между штурмовиками СА и личной гитлеровской гвардией СС. Потом оппозиционные газеты кончились, но зато появились слухи – о погромах, грабежах, арестах евреев, о бессудных казнях…

– Ну вы же видите, – говорила Вера мужу и сестре, – это же бандиты! Уезжать надо, и как можно скорее.

– Ну, поехали к Николаю Карловичу, – уступала Ольга.

– Какая разница?! – кричал Петр Николаевич. – Тоже мне, эмигранты! Из Мюнхена в Констанц! Тогда уж действительно в Россию!

В итоге идея вернуться в Россию как-то незаметно из блажи упрямицы Веры превратилась сначала в один из возможных вариантов, а потом и в единственный всерьез рассматриваемый вариант. А куда еще, если не домой?

Глава 7

Король Георг V умер в начале 1935 года совершенно неожиданно[4]. 13 января был здоров и бодр, принимал болгарского царя Бориса, 14-го что-то занемог и в ночь на 15-е скончался. Англия надела траур: король царствовал 25 лет, и каких лет! Он был символом нации во время войны, он подавал пример личной храбрости и преданности делу, он был Король, и его любили. Похороны, на которые приехали монархи, президенты и делегации со всего мира, обещали запомниться надолго.

Советская делегация была очень представительная: когда доходило до серьезной дипломатии, наш ответ Керзону и правдинские карикатуры на Ллойд-Джорджа как-то отходили на второй план. Когда в Кремле получили сообщение о смерти короля, там собрали совещание, на котором Сталин лично инструктировал делегацию: ей предстояло принять участие в церемонии похорон, а затем провести переговоры с английским и французским правительствами и отдельно – с французским Генштабом. Задача была – укрепить отношения с Францией в противовес Германии и заодно разузнать, что удастся, про соотношение сил, про новые военные идеи. Руководителем делегации был назначен Михаил Николаевич Тухачевский.

Проведя неделю в Лондоне, Тухачевский с помощниками стал готовить три документа: свою речь на Седьмом съезде Советов, где он должен