Фельдшер-как выжить в древней Руси - Людмила Вовченко

* * *

Но вечер принёс новую новость.

Мужики, копавшие нужник, вбежали во двор, шапки в руках, лица белые.

— Баарыня! Люди воеводы на тракте! Сами видели! Пять всадников! Щиты при них! И печать его на кафтанах!

Пелагея вцепилась в подол Миланы.

— Мамка…

— Спокойно, — сказала Милана и поднялась. — Мы чистые? Чистые. Мыло есть? Есть. Больной жив? Жив. Нужник почти выкопан? Почти — тоже результат.

— А что делать будем? — пискнул Семён.

Милана оглядела двор, людей, от которых впервые за десятилетия пахло не гнилью, а баней.

— Будем встречать, — сказала она. — Но не как просящие. А как люди, которые знают, что делают.

— А вы, барыня, — робко спросила Улита, — нарядитесь? Волосы причешете?

— Обязательно, — уверенно сказала Милана. — Чтобы воевода сразу понял, с кем имеет дело.

Она развернулась, направляясь к избе.

— Домна! Тащи травы! Акулина, грей воду! Пелагея — мыло неси! Срочно! Встречать гостей надо красиво. И чисто. Чтобы у них дух захватило.

— От красоты? — уточнила Пелагея.

— От страха, — поправила Милана.

* * *

Она ещё не знала, что приезд Добрыни станет началом такой эвакуации здравого смысла, что знахарки будут хором просить у Бога терпения, что Семён попытается спрятаться в нужнике, а Илья — впервые за долгое время — засмеётся до слёз.

Но знала одно: если воевода явится с гордыней, она вымоет из него спесь, как вчера — грязь из деревни. С мылом. Со всей нежностью.

И по расписанию.

Глава 6 (продолжение)

…в которой воевода Добрыня обнаруживает, что его брата лечит не ведьма, а санитарный ураган, и начинает подозревать, что попал не в деревню, а в поле боя за чистоту

В избе парило так, будто внутри решили сварить не только хозяйку, но и весь её прежний мир.

— Мамка… я тебя не вижу… — жалобно пискнула Пелагея.

— И слава Богу, — прохрипела Милана из облака пара. — Если увидишь — можешь второй раз креститься. Я сейчас безобразная.

— Ты и так была… зелёная, — осторожно напомнила дочь.

— Вот именно, — фыркнула Милана. — Больше в истории этой деревни не будет зелёных троллей. Сейчас мы тебя, Милана, произведём в ранг условно приличной вдовы.

Пар понемногу рассеивался. В большой лохани плескалась горячая вода, пахнущая берёзовыми листьями, душицей и чем-то ещё — терпким, тяжёлым, мыльным. На табуретке рядом лежал один из первых кусков их мыла, аккуратно отрезанный.

— Мамка, можно я тоже попробую? — Пелагея потянулась к мылу.

— Только так, чтобы глаза не трогать, — предупредила Милана. — Это мыло для тела. Для глаз у нас слёзы есть, бесплатные.

Она намылила руки, провела по волосам. Пена получилась скромная, но ощутимая. Волосы скрипнули под пальцами. В XXI веке она бы за такой результат косметолога на костре сожгла, но здесь это был прогресс.

«Ну здравствуй, шампунь эпохи щёлока, — подумала она. — Не ты, так никто».

Домна за дверью нетерпеливо переминалась:

— Баарыня, воевода не будет ждать, пока вы всю себя до костей отскоблите!

— Воевода подождёт, — отрезала Милана. — Он взрослый мальчик, должен уметь. Если его брат мог подождать, пока я из него сыр и паутину выковыриваю, то и он справится.

* * *

Когда Милана вышла из бани, мир стал резче. Воздух — прохладнее, ветер — ощутимее, запахи — яснее. Никакой паровой пелены, только дым от печей, хлеб, навоз, мокрая земля. И ещё — запах нового мыла, тонкой струйкой тянущийся от её волос и кожи.

Пелагея смотрела так, словно увидела перед собой новую мать. Чистый сарафан сидел на Милане всё так же плотно, как нательные доспехи, но в глазах было что-то другое — ясность, уверенность. Волосы, заплетённые Акулиной в косу, не блестели шелком, но хотя бы не слипались в колтуны.

— Мамка… ты красивая, — тихо сказала девочка.

— Это ты плохо видишь, — хмыкнула Милана. — Но ладно, пусть воевода сначала испугается меньше, чем мог бы.

Домна смерила её взглядом снизу вверх.

— Ну, — критически протянула она, — та прежняя барыня выглядела… по-страшней. В голосе правды мало было, милости — ещё меньше. С этой… — она махнула рукой, — хотя бы говорить не так мерзко.

— Это ты меня похвалила сейчас, да? — уточнила Милана.

— А то, — буркнула Домна и отвернулась, чтобы не показывать, что ей самой приятно от этой новизны.

* * *

Воевода приехал под вечер.

Сначала деревня услышала топот копыт. Потом — лязг железа, короткие команды. Потом — увидела.

По дороге от тракта к усадьбе двигались пятеро всадников, но один из них выделялся так, что остальные превращались в сопровождение. Высокий, широкоплечий, сидел в седле, будто врос в него. Плащ тёмный, на груди — стёганая защита, на боку — меч, на запястьях — следы от давних шрамов. Лицо… не красавец, но и не простец: резкие скулы, упрямый подбородок, тень небритости, глаза — тёмные, внимательные, тяжёлые.

«Ну точно не бухгалтер, — отметила про себя Милана. — Воевода как воевода».

Двор высыпал встречать. Бабы навели на лицах то, что считали улыбками, мужики приосанились, кто-то снял шапку заранее, кто-то наоборот держал, как щит. Пелагея спряталась за материнскую спину, но всё равно выглядывала.

— Вдова воеводы Милана где? — голос Добрыни был не громким, но такой, что тишина после него наступила сама.

— Здесь, — сказала Милана и вышла вперёд.

Он перевёл взгляд на неё. И замер.

Она была не такой, какой мог ожидать воевода, получивший десяток слухов: «ведьма», «чародейка», «злющая вдова», «чудница, что мылом людей мучает». Перед ним стояла крупная, тяжёлая женщина, в чистом, хоть и простом сарафане, с косой, перехваченной тёмной лентой, с лицом, на котором всё ещё виднелись следы прежних воспалений, но не грязи. И с глазами — очень живыми, внимательными, прямыми.

Он увидел сапоги с каплями ещё не до конца вытертой воды. Вдохнул — уловил незнакомый запах: древесный дым вперемешку с чем-то мыльным, травяным, чуть едким. Не от дешёвых духов, не от благовоний — от новшества.

«Свежее, — отметил он неожиданно. — Вдова свежая. Бывает».

— Воевода Добрыня, — представился он, хотя все и так знали. — Брат мой Илья… у вас? Его ли вы лечите?

— Его, — кивнула Милана. —