Фантастика 2025-147 - Юлия Шахрай

только сам Небесный Дао. Он видел сотни Змеевидных драконов, оплетающих облака, сражающихся с летающими кораблями Богов. Зов крови, несущий волны силы через поколения. Голоса тех, кто был первым. А в самом центре этих воспоминаний он увидел… себя. Или не себя, а того, чья кровь текла в нём. Тот, кто держал копьё, созданное из Оси Небес, и чья тень была длиннее гор.

Вернувшись в тело, Андрей долго молчал. И даже сейчас Цзяолин его ни о чём не спрашивала. Она уже чувствовала это. В его духе больше не было сомнений. Не осталось слабости. В нём теперь горел след Древнего Принципа – наследия того, кто был не только всадником дракона, но и равным ему.

После возвращения из храма он начал меняться. В бою он мог на мгновения сливаться с духовной сущностью Цзяолин, усиливая техники в десятки раз. Его голос – усиленный силой Драконьего Крика – начинал вибрировать так, что слабые падали без сознания. Его дыхание стало способно влиять на эфир вокруг, пробуждая дрожь в сердцах тех, кто намеревался угрожать его долине.

Но важнее было другое – он больше не чувствовал страха перед пробуждением древних зверей. В каждом из них он ощущал родство. Или скорее – конкуренцию, как между равными. Он больше не был человеком, ищущим путь. Он сам стал частью пути, по которому некогда шли те, кто вызвал гнев Небес и остался жив.

Владыка гор

Утро над древними горами начиналось с молчаливого благословения неба. Высокие пики, раскинувшиеся, как спящие великаны, окутывала седая вуаль рассветного тумана. Скалы стояли безмолвно, как старые монахи, ушедшие в медитацию десять тысяч лет назад. Их вершины то вспыхивали золотом первых лучей, то снова тонули в пепельной тени, будто колебались, стоит ли пробуждаться.

Среди этих гор были такие, что и сами по себе считались чудесами – изломанные одинокие пики, что поднимались прямо из пропасти, словно небесные когти. Некоторые – острые, как меч даосского отшельника, с седыми соснами, многочисленными корявыми корнями, впившимися в камень, в полете застывшими над бездной. Другие – округлые, мягкие, увитые диким виноградом и красными клёнами, отражающимися в зелени утренних вод.

Между этими вершинами простирались альпийские луга – шёлковые поля, расшитые пёстрыми узорами трав и цветов. Здесь росли фиолетовые орхидеи, тонкие, как кисти на свитках древних живописцев. Жёлтые нарциссы с головками, склонёнными к востоку, и редкие небесно-синие лотосы, чьё появление само по себе считалось добрым предзнаменованием.

Над этими лугами журчали горные ручьи, игриво сбегающие вниз с ледников, что венчали самую вершину – ледяную корону этой священной гряды. Воды в них были прозрачны, как хрусталь, и каждая капля звенела, словно серебряный колокольчик. Ручьи сливались в потоки, те – в реки, и воды текли, живые и чистые, как дыхание самой земли, сквозь ущелья и рощи, питая долины.

В этом безупречном мире каждое утро было подобно ритуалу перерождения. Когда солнце, медленно поднимаясь из-за горизонта, окрашивало мир в золото и киноварь, редкие облака, словно вата из туши, скользили над горами, не задевая их, лишь слегка отражаясь в ледяных зеркалах вод. Тени были длинными, и каждый склон, каждая расщелина, каждая шишка на сосне казались частью древней каллиграфии, которую сам Небесный Император начертал однажды в порыве вдохновения. И вот, в этой совершенной картине – где всё было гармонией Инь и Ян, где холодная свежесть воздуха сочеталась с лёгким ароматом дикой сливы, внезапно раздалось нечто великое. Рёв… Он не был криком… Он был песней. Протяжной, мелодичной, величавой, как если бы сама душа гор зазвучала сквозь плоть и камень.

Это был рёв дракона. Он пришёл не снизу, не сверху. Он будто возник в сердцевине каждого утёса, прошёлся по их жилам, прокатился по вершинам, встревожил облака и растревожил отражения в водах. Птицы вспорхнули с деревьев, листья затрепетали, и даже древние сосны склонились, как ученики перед великим наставником.

И в этот момент каждый цветок, каждый поток, каждый камень и каждый пульс земли, казалось, знал – древняя сила вернулась. Она не была гневом. Она не была страхом. Это была память. Небесный дракон, пробудившийся вновь, чтобы напомнить о том, что… Горы живы… Ветер слушает… И в глубинах под облаками снова дышит кто-то, кто достоин смотреть в лицо звёздам.

Небо над священными горами оставалось ясным и чистым – чистотой, что могла быть только в тех местах, где не ступала нога человека десятки поколений. Слабый ветер играл с туманом, разносил ароматы сосновой хвои, диких слив и мокрого камня. Местные птицы – белогрудые журавли, грациозные сойки, тонко звенящие цикады в листве – продолжали свою утреннюю перекличку, не ведая, что этот день останется в их памяти на всю жизнь.

Пока небо не зазвучало вновь. Словно в ответ на древний зов, прозвучавший ранее, из глубин одной из высоких долин – окружённой острыми скалами, по краям увитой туманом, как чашей, полной бессмертного чая – всплыла тень.

Сначала она казалась частью облака. Затем – всплеском света. А потом – живой рекой, вздымающейся к небесам. Её движение было гибким, плавным, и в то же время в нём ощущалась сила веков, что сдерживалась и накапливалась тысячелетиями. С грациозной неторопливостью, как бы зная, что вся земля принадлежит ему, в небо взмыл дракон. Его тело было длинным, как сама река Янцзы – изогнутым и гладким, увитым чешуёй, что переливалась, словно нефрит, то тёмно-зелёный, то серебристо-золотой. Гребни вдоль спины – тонкие, как лепестки лотоса, но острые, как клинки древних воинов. Его усы – дымчатые, мерцающие, словно струи тумана – тянулись далеко позади, следуя за каждым изгибом тела, описывая медленные узоры в небе, будто сам воздух подчинялся ему.

Его глаза были глубоки, как озёра на дне мира, в них горела древняя мудрость и непоколебимое превосходство. Он не спешил – он возвещал. Птицы – даже гордые белые журавли, признанные священными хранителями этих гор – не улетели, но молча и вежливо уступили ему место в небе. Их крылья едва заметно дрожали, а головы склонялись – не от страха, а от признания:

“Здесь пролетает тот, кто стоит выше…”

На земле же, в рощах, долинах и на склонах, даже самые опасные духовные звери замерли. Медведи с серебряными гривами, олени с девятью рогами, лисицы, в чьих глазах полыхал разум, все они остановились, и в едином порыве опустили головы к земле. И только люди… Да, что там звери… Даже люди были потрясены. В