Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Нет?! Царевич он! Не конюх какой!

– Понимаю, государыня.

– Хм-м-м. Не хочешь ты за него замуж. А пойдешь, коли прикажут?

– У девки выбора нет, кого отец укажет, того любить и буду, – отозвалась Устинья так же ровно.

Любава задумчиво кивнула:

– Не люб тебе мой сын.

– Не люб, государыня.

– Почему?

Как на такое ответить? Потому что дрянь он, хоть и царевич? И Россу кровью зальет, и меня казнит, и знаю я, чем то супружество закончится?

Так-то не ответишь. Пришлось снова солгать – не солгав.

– Государыня, я твоего сына пару раз в жизни и видела. Один раз говорила. Когда тут полюбить?

Объяснение Любаву успокоило. Понятно, просто рассудительная девушка попалась, не мечтает понапрасну. А все-таки…

– Ты ведь на отбор приглашена будешь. Коли Федя тебя выберет, что скажешь? Чем ответишь?

– Мне ведь никто не позволит отказаться, государыня. К чему меня спрашивать, когда за меня все отец решит?

– Умна ты, Устинья. А все же, коли замуж за Феденьку выйдешь, не хотелось бы мне меж нами разлада.

Устя только плечами пожала:

– Какой меж нами разлад может быть, государыня? Кто ты, а кто я? Думать о таком – и то смешно.

– Говорят, ночная кукушка дневную перекукует.

– Говорят, государыня. Только как я тебе ответить могу? Клятвы давать? Что я сказать должна, чтобы ты мне поверила?

– И то верно. Ничего ты не скажешь.

– А что скажу, в то уже ты не поверишь, государыня. Важнее тебя у царевича никого нет. На ком бы он ни женился, а к тебе прислушиваться будет. Ежели кто между вами раздор творить посмеет, ты не стерпишь. Я же с тобой воевать не стану, потому как это понимаю.

– Понимаешь ты много. Не слишком ли много?

– Я, государыня, лучше промолчу лишний раз. И сейчас бы смолчала, да выхода нет.

Любава Никодимовна в задумчивости зарукавье повертела, на игру камней драгоценных полюбовалась.

– Хотела я на свои вопросы ответ получить. А получила только больше вопросов.

Устинья вновь промолчала. Ее ж не спрашивали, а чего там и кто хотел, не ее печаль.

– Значит, воевать со мной не будешь. И Федю от меня не оторвешь. Что ж. Хорошо. Иди, Устинья Алексеевна.

Устя поклонилась да и пошла. А чего ей стоять? Скоро уж и служба закончится…

Показалось ей – или что-то металлическое за спиной зазвенело, по полу покатилось?

Показалось…

* * *

Не успела Устинья уйти, как к царице Варвара сунулась:

– Водички, матушка царица?

Воду царица выпила в три глотка. А кубок что есть сил о пол шваркнула. Зазвенел, покатился, даже сплющился чуточку.

– Стерва!!!

– Государыня?

– Ох и девку себе Фёдор отыскал! Напа́сть на мою голову! Вот что, Варька, позови Платошу вечером. Думать с ним будем. Поняла?

– Да, государыня.

– А как поняла – пошла отсюда!

Варвара из комнаты вылетела опрометью. А царица руки стиснула.

Хорошо это или плохо – умная жена у Фёдора? Кто ж знает…

Фёдору, может, и хорошо будет. А ей – точно плохо.

Надо, надо с этим что-то делать. Вот и поговорит она о том с Платошей.

* * *

Всю дорогу до дома боярыня Заболоцкая молчала. Уже потом Устинью к себе позвала. Не хотела, чтобы Аксинья и Дарёна слышали. Ни к чему им такое…

– Устя, что от тебя государыня хотела?

– Того же, матушка, что и боярин Раенский от батюшки. Приглядеться, примериться.

– Ох, Устенька.

И такой потерянный вид был у боярыни.

– Маменька, ты ведь не хочешь, чтобы я во дворец шла? Замуж за царевича выходила. Верно?

Боярыня только вздохнула:

– Не хочу, Устенька. Не при батюшке твоем будь сказано, не хочу.

– Почему, маменька?

– Не первый это отбор на моей памяти. Помню я, как невесту для царевича Бориса выбирали.

– Маменька, так давно уж было…

– Давно, да не забылось. Я тогда уж и замужем была, и непраздна, а вот сестра моя младшая на отбор пошла. Правда, не ее выбрали, ее подругу.

Боярыня замолчала. Смотрела в стену, а видела там не роспись с цветами и птицами, а что-то горькое, тоскливое…

– Маменька? – осторожно подтолкнула Устя.

– Яд царевичевой избраннице подсыпали. Чудо спасло… сестра моя младшая там оказалась. Да яд ненароком и отведала. Спасти не успели, – глухо вымолвила боярыня. – Дружили они, вот и угостились девушки фруктами заморскими, диковинными. Сестричка первая съела – и упала…

– Матушка! – Устя плюнула на все да и обняла боярыню покрепче, прижимаясь к матери, прогоняя своим теплом стылый призрак былой горести. Разгоняя тоску, отводя боль. – Не бойся за меня. Не хочу я невестой царевичевой быть, все сделаю, чтобы не случиться тому.

– Страшно мне за тебя, Устенька. Очень страшно.

– И мне тоже страшно, маменька. Не хотела я этого, Бог видит. Но коли случилось, так до конца пойду.

– К власти?

– К счастью. Не нужна мне власть, мне любимый человек надобен.

– Это не царевич Фёдор?

– Нет, маменька.

Боярыня кое-как дух перевела, и Устя еще раз обняла ее:

– Маменька, я справлюсь.

В этот раз я справлюсь.

* * *

– Платоша, Федя плохой выбор сделал.

– Очень плохой? Мне боярышня понравилась.

– Мне она тоже понравилась. Но не как жена для моего сына. Слишком она умная. Слишком…

– Так оно б и неплохо?

Платону Раенскому любовь разум не застила, он цену Фёдору примерно представлял.

– Плохо. Она себе на уме, как Феденька на ней женится, мы с ней наплачемся…

Платон так не думал, но понимал, что с Любавой лучше не спорить. Баба же! Как упрется, так и не своротишь!

– Хорошо, сестрица. Чего ты хочешь?

– Клин клином вышибают, Платоша. Слушай, что сделать надобно…

* * *

Лебединое, дорогущее перо медленно скользит по бумаге. Вычерчивает ровные, одна к одной буковки.

«…девицу, что царевичу Фёдору понравилась, зовут Устинья Заболоцкая, дочь же она боярина Алексея Заболоцкого. Мне она тако же всем показалась.

Глядишь, на Красную горку молодых и оженят.

На отбор и кого другого пригласят, но это для вида так, выбор-от уже сделан и царевичем, и царицей…»

Боярин дописал письмо, еще раз пробежал глазами.

Пожалуй что.

Ни помарочки, ни кляксы, ни ошибок. Можно запечатать и отправить.

Уже не первое письмо отправляет боярин в Орден Чистоты Веры. И платят они щедро. Не деньгами платят, нет! Платят они тем, что ценнее денег!

Помощью и знанием.

Легко ли из безродной Захарьиной царицей стать?

Тут усилий и не понадобилось, старый государь глуп да слаб был и до сладенького лаком. А вот удержаться…

Знать, где сказать, где промолчать, где соломки подстелить, а