Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Думаешь? Что ж у твоей внучки такого случилось?

– Про то она молчит. Сказала раз, что ей очень больно было, что обидели ее смертельно, и замолчала. Сказала, что лгать не хочет, а поведать о том не может.

– Ну, коли так…

– Она мне и сказала, что неладное творится. А ты проверять начал, и увидели.

– Советоваться с ней поедешь?

– Другого пути не вижу, Гневушка. Поеду. Хотела к лету, да, наверное, раньше надобно.

– Нет, Агафья. Не надобно. По зиме поедешь, как снега лягут, как саночки побегут во все стороны, кажется мне, что так надобно.

Агафья только хмыкнула.

Отродясь волхву ничего не казалось, он же не бабка-угадка.

– Ты что-то еще разузнать хочешь?

– Хочу. Есть у них свои люди, так ведь и мы не лыком шиты. И у меня есть кого спросить. Авось и подскажут что…

– До зимы? Никак раньше не получится?

– Может, и получится, да все одно ко мне вести придут. О другом подумай. Как окажешься ты в столице да полезешь куда не надобно… что я – тебя не знаю? Полезешь, еще как. И тебя приговорить могут, и внучку твою – думаешь, долго стилетом ткнуть? Много ли вам обеим надобно? Колдовством черным тебя не взять, а супротив десятка мужиков с дубинами ты беззащитна, как и обычная крестьянка.

И с этим Агафья спорить не стала.

Может, Устя и смогла бы десяток человек обморочить, а ей уж не совладать. Силы не те.

Только вот…

– А Устинья как же там без меня будет?

– Как и до того. Не думаю, что до лета что-то с ней серьезное случится. Оставайся, Агафья. Не надо тебе в столицу, не к добру!

Агафья вздохнула, но куда деваться?

Ежели волхв что-то такое говорит, его тоже послушать надо. Она и сама не из последних будет, но… сам про себя не почуешь. Побудет она в гостях у Велигнева, подождет. Авось и правда ничего с внучкой не случится. Хотя и неладно на душе…

Вот и думай, как лучше сделать.

Ох, тяжко…

* * *

Илья дернулся, подскочил на кровати.

Ох, тяжко.

Не первый раз к нему тот кошмар приходит, не второй. А все одно – тяжко.

Вроде в имение приехал, легче было, а вот в столице наново все началось.

Словно лежит он в кровати, а вокруг него змея обвилась, громадная, черная, и душит, душит, бьется Илья в тугих кольцах, а разорвать их не может, кричит, да наружу звука не выходит, а потом наклоняется над ним гадина, чтобы горло вырвать, – и самое страшное, что видит он, от чего просыпается.

Человеческие у нее глаза.

Человеческие глаза на змеиной морде.

В этот миг Илья и просыпается от ужаса.

Он знает.

Однажды змея возьмет свое.

А он? Что будет с ним?

Наверное, он умрет. Ох, мамочка, страшно-то как, тошно… помолиться, что ли?

Илья поднялся и, как был, в рубахе тонкой, в крестовую отправился. Авось и полегче будет? Опустился на колени, вдохнул запах воска, ладана…

– Отче наш…

* * *

– Что случилось, Настасья?

Устя оглядывалась по сторонам.

– Холодает. К утру, поди, и снег выпадет. – Настя смотрела в сторону.

– Ты меня сюда про снег поговорить позвала?

– Нет, боярышня. Кровь я продала.

Устя только головой помотала:

– Кровь? Не понимаю.

– А ты послушай. Послала меня боярыня недавно на базар. Я корзину схватила да и бегом. Боярыня ждать не любит. А на базаре подходит ко мне человек, ладный да гладкий такой, морда – в три дня на коне не объедешь. Ты ли, спрашивает, Настасья, холопка у боярина Заболоцкого?

– Так.

– Я, отвечаю, мол, я. А тебе чего надобно, добрый человек? А он мне и говорит. Знает он и про беду мою, и про то, что боярин меня в деревню отослать решил. Да ведь и там люди живут. А с коровой да со своим домом и еще лучше. Так не хочу ли я десять рублей заработать?

– Ты не отказалась.

– Конечно, боярышня. Такие деньжищи! Почитай, никогда в руках столько не держала! [44]

– Так что он попросил?

– Неладное, боярышня. Спрашивал он про тебя как раз. Мол, есть у вас боярышня Устинья. Так я в нее влюблен давно и безответно, а она на меня и внимания не обращает.

– Так…

– Нельзя ли мне ее крови получить? Я бы приворот и сделал.

– Ох-х-х!

Устя едва за голову не схватилась.

Действительно, кровь – это сила. Это дорога и мост. И получив ее кровь – с ней можно бы много чего недоброго сделать. Но…

– А ты что же?

– Я, боярышня, сначала посмеялась. Говорю, что ж я тебе – резать, что ли, боярышню буду? Так, поди, она кричать начнет, вырываться… Тут мужчина серьезным стал. Говорит, не надо резать. Поди, месячные крови-то у боярышни бывают?

Вот теперь Устинья схватилась за голову вовсе уж не прикрыто. И бывают, и будут еще, и… не подумала она о таком! А это ведь тоже ее кровь! Ее частичка!

– То-то, боярышня. Начали мы тут торговаться, как два цыгана на ярмарке, сошлись на двадцати пяти рублях!

– Матушка Жива!

– И принесла я ему позавчера твою кровь.

– Мою?

А крови-то у Устиньи уж дней десять как прошли. И не царапалась она ничем, и Настасья к ней уж дней несколько не подходила. Так что и откуда взялось?

– Ему немного было и надобно, хоть на тряпочке, хоть где. Пара капель будет – и ладно!

– Так чью кровь-то ты ему дала? – Устинья быстро соображала.

– Веркину.

Верка, вторая боярская полюбовница, последнее время вовсе уж гоголем по двору ходила. Правда, не при боярыне, та ее быстро по щекам нахлестала, но остальным холопкам от наглой дурищи доставалось нещадно.

Ходила, щеки дула, носом крутила. Мол, я главная боярская радость, а вы тут так все, в навозе копаетесь…

– Я платок пропитала, да и принесла ему. Платок, правда, ваш взяла. Но старый, штопаный, лично его выстирала дочиста, а как у Верки крови начались, я и подсуетилась.

Устя дыхание смогла перевести:

– И отдал тебе человек деньги?

– Отдал, боярышня. А я потом и задумалась, вдруг для дурного чего ему понадобилось. Мне-то он про приворот сказал, а брехня на вороту не повиснет. Через кровь и извести ведь можно!

– Можно. – Устя задумалась ненадолго. – Как он выглядел, Настасья? Волосы светлые?

– Нет, боярышня. Волосы темные, лицо такое… как репа непропеченная, глаза навыкат…

Устя вздохнула.

Не Михайла.

А зря. Там бы и